Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Беседа перешла далее к теме о константинопольской старине. Патриарх говорил о прежних строениях в Царьграде: «Как-де сей Царьград был в державе у благочестивых греческих царей, и в нем-де улицы и переулки были пространные же, также и домы каменные у греков были великие. А как-де достался в руки агарянские, и с того времени все опровергнуто, и улицы и переулки истеснили и домы почали строить плохие и недолговечные, и того прежнего греческого строения, а именно от царя Константина, в остатке во всем Станбуле только одна палата, которая и доныне цела, близко салтанского двора, в которой учатся турки бить в барабаны и играть в сипоши». Посланники спросили: «Есть ли-де что того ж благочестивого царя Костянтина строения городового?» — на что патриарх и митрополиты сказали, что «кругом Станбула только основание городовое царя Костянтина, а городовых стен и башен его строения нет, все уже вновь после его перестроено, а инде починено, и в последнее-де починивал царь Феофил: а где его починка была, и тому значит на башнях имени его подпись». В свою очередь, патриарх спрашивал о московских городовых укреплениях: «Около Москвы каменное городовое строение есть ли?» — а затем предложил другой вопрос — об общем впечатлении от Константинополя, «какова им здешняя салтанская резиденция кажется?». Посланники отвечали, что «около Москвы каменное городовое строение есть, а резиденция здешняя славная, понеже стоит междо двумя морями, Черным и Белым. Только-де хотя и славна, однакож бедственна и всегда пребывала в смятениях, а именно в пременении веры и в ересях, а потом и в насилие агарянское досталась».

Разговор с этих слов перешел на церковные расколы. «И святейший патриарх и митрополиты говорили, что завидному месту всегда тесно бывает. А от расколов никоторое государство уйтить не может. И чаять-де, не без того и в государстве Московском». Посланники, отводя это замечание и, может быть, несколько искажая русскую действительность конца XVII в., говорили, что «в государстве Российском великих церковных расколов нет, разве когда изредка явится какой старец или поп и то не о большом деле: о скуфье или о платье, как подобает которому чину какую одежду носить, или о крестном знамении. И таким-де незнающим и неученым людем за такое раскольное малое дело краткой суд чинится, смотря по вине, чинят наказанье или посылают в монастыри в смиренье. И ныне милостию Божиею таких и иных никаких расколов в Российском государстве нет». Патриарх, сделав экскурс в историю расколов в Византии в эпоху вселенских соборов, отрицал существование их в настоящее время в греческой церкви, причем отмечал мягкость мер, к которым греческая церковь прибегает в борьбе с ними: «В здешнем государстве напред сего расколы церковные великие были до седьми соборов, а по седьми соборех всякие ереси и расколы угасли. И так на седьмом соборе утвержено, и укреплено, и постановлено, хотя б ангел с небеси сошел, то в вере пременения не чинить. И ныне-де таких церковных расколов здесь междо христианы не слышно ж; а которые и явятся, и такие смиряются у них увещеванием от Божественного писания и наказуются правильными винами, кротостию и смирением, а не смертною казнию. Да и у турков-де расколы в вере их есть же, только они успокоивают такие расколы тайно, чтоб никто не ведал, и таких возмутителей у них казнят смертию». Может быть, слова о мягкости обращения с раскольниками в греческой церкви и указание на жестокость, практикующуюся в таких же случаях у турок, были сказаны не без намека на суровое отношение к раскольникам в Московском государстве, о чем могло быть патриарху известно.