Петр III

Собрав сведения о силе сторонников и противников политики Петра III по отношению к Пруссии, Гольц убедился, что «известный любимец государя и главный делец Волков вполне предан врагам Пруссии»: «Этот Волков, — доносил Гольц, — имеет чин статского советника и состоит секретарем при его императорском величестве: он действительно принадлежит к лиге (противников Пруссии. — Н. П.) и получает деньги от нее… Генерал Мельгунов и Шувалов, фаворит покойной императрицы, принадлежат к Волковской шайке. Первый, говорят, будет послан к вашему величеству с благодарностью за орден (Черного Орла. — Н. П). Он вполне принадлежит нашим неприятелям, но император, который не подозревает этого, весьма расположен к нему и будет очень признателен за хороший прием его в Берлине, о чем я считаю долгом довести до сведения вашего величества. Что касается до Шувалова, то он сделан вчера начальником кадетского корпуса, благодаря его другу Мельгунову. Все эти господа искусно скрывают от государя свою игру, что помянутая депеша поможет нам с Кейтом обличить их».

Итак, внешнеполитический курс Петра на сближение с Пруссией и на подготовку войны с Данией не встречал одобрения большей части правящей элиты России, однако император откровенно игнорировал ее настроения и настойчиво добивался дружбы с прусским королем. Но внешняя политика Петра не пользовалась популярностью не только внутри страны, но и за ее пределами, прежде всего среди участников антипрусской коалиции Австрии и Франции. Перед отечественной дипломатией стояла непростая и деликатная задача обосновать выход России из антипрусской коалиции, который союзники считали предательским поступком.

9 февраля 1762 г., то есть за три дня до обнародования декларации 12 февраля, канцлер Воронцов отправил в Вену послу России Дмитрию Михайловичу Голицину рескрипт, который должен был вооружить князя аргументами при объяснении венскому двору причин выхода России из союза и прекращения войны. По содержанию рескрипт близок к декларации 12 февраля, но он все же содержит существенные отличия: в нем упомянуты обязательства Елизаветы Петровны, данные ей при вступлении России в Семилетнюю войну, сказано об отказе России от получения субсидий австрийского двора, поручено Голицыну твердить венскому двору о том, «не желаем мы жертвовать и всеми в нынешнюю войну приобретениями, которые, однако, России столь много и иждевения стоили». Наконец, в рескрипте одной из причин выхода России из войны названо опустошение казны, о чем нет упоминания в декларации: «Сколь свято ни почитаем принятые для настоящей войны обязательства государынею императрицею, нашею любезною теткою, и сколь ни желали бы оные во всей силе содержать, но в настоящем состоянии дел по причине несносного в империи нашей истощения денежной казны и людей находим мы сии обязательства весьма тягостными; итак, для пользы и благосостояния наших подданных при счастливом начатии государствования нашего, желая видеть конец толь долгое время продолжающемуся кровопролитию, не хотим умедлить объявить сие участвующим с нами в сей войне союзным дворам. Мы довольно предусматриваем, что такое наше, хотя и на самой справедливости основанное, намерение сперва, однако ж, покажется союзным дворам, а паче венскому, странным и потому, конечно, будут происходить всякие противные толкования, но, предпочитая всему на свете благосостояние государств наших, не можем мы инако поступать и для того довольствуемся желать, чтоб и союзники сии правду в рассуждении собственных их земель равно признали». Далее следует заявление об отказе от субсидий венского двора, о намерении удержать за собой земли, приобретение которых стоило России «много крови и иждивения». Это обязательство противоречило подлинным намерениям императора, возвратившего все завоеванное Фридриху II. Равным образом, подлинным намерением Петра III противоречила и фраза рескрипта о том, что «поспешествованию мирной негоциации лучше всего начать оную перемирием» — Петр изо всех сил, как сказано выше, старался как можно скорее заключить мир.