Петр III

О том же самом предупреждал государя канцлер Воронцов, но вызвал негодование и вынужден был оправдываться: «...Не могу надлежаще должность мою исправлять и принуждён через пересылки и через третьи руки Вашему величеству доклады чинить, подвергаясь тем неприятному истолкованию и гневу... якобы я предприятия ваши против Дании химерическими поставлял, когда я говорил, что ранновременным походом нашей армии без заготовления довольных магазейнов... и без готовых в наличии великих сумм денег, без подкрепления сильного флота и без помощи короля прусского... сей поход был бы совсем бесплоден»⁷⁸.

Рассуждения канцлера казались докучными. А вот Фридрих знал, где добыть средства. «Датчане отпустили на выкуп город Гамбург и взяли с него 1 200 000 экю, — писал он. — Ваше императорское величество имеете тоже право. Город Любек мог бы вам доставить... 100 000 экю, и никто не нашёл бы возможным упрекнуть вас за такой способ действий. Деньги — нервы войны»⁷⁹.

15 мая Пётр заверил корреспондента: «Ваше величество пишете мне о запасах. Я уже всем разослал приказы и надеюсь, что всего будет довольно»⁸⁰. Как будто приказы волшебным образом исполняются только потому, что разосланы! В том же послании император отверг и возможность заговора. Больше настаивать Фридрих не мог. Чтобы сгладить возникшую шероховатость, он удвоил излияния в преданности. «Если бы я был язычником, я воздвиг бы храмы и алтари Вашему императорскому величеству как существу божественному»⁸¹; «Я смотрю на Ваше величество как на Бога-покровителя, доброго и благосклонного ко мне гения»⁸²; «Сердце моё — владение, завоёванное Вашим императорским величеством»⁸³.

Как замечала Екатерина, император был «предан своим прихотям и тем, кто рабски ему льстил»⁸⁴. Проницательный король хорошо ухватил эту особенность характера Петра и не спорил с ним. «Присутствие Вашего императорского величества будет не только ободрять ваши войска, но и придаст ещё большую живость военным действиям»⁸⁵, — писал он 8 июня.

Но Пётр уже почувствовал, что его пытались отговорить от личного участия в походе, и решил схитрить. 21 мая Румянцеву был отправлен указ считать войну с Данией «действительно объявленной» и утвердиться в Мекленбурге, прежде чем туда войдут датчане⁸⁶. Такое повеление вызвало шок «честного человека» Гольца: «Император утаил от меня это приказание... При всех милостях и доверии императора ко мне противная партия может заставить его скрыть от меня самые важные дела, которые Ваше величество должны знать прежде всякого другого».

Принц Георг умолял посланника ещё раз попросить Фридриха II отсоветовать государю поход, ссылался на плохое состояние войска, недостаток денег и припасов. «Два месяца я толкую с вами и с самим императором, — не выдержал Гольц. — ...Нечего грозиться задавить датчан, если ещё нет уверенности, что всё готово; мне постоянно отвечали, что все приготовления сделаны, тогда как я хорошо знал, что нет... Теперь, зная дурное состояние дел, надобно обречь себя на неудачную войну, которой можно было избежать переговорами»⁸⁷.

Больше Фридрих ни на чём не настаивал. Он и так был в неоплатном долгу. Уже отгремел переворот, уже Петра не было на свете, а король, ещё не получив об этом известия, писал 14 июля: «Я часто говорю солдатам: “Да здравствует царко Пётр Фёдорович!” Это первые слова, которые я выучился лепетать на русском языке и которые я буду произносить... до последних дней моей жизни»⁸⁸.

Но благодарность и политика совмещаются плохо. После гибели Петра отзывы Фридриха зазвучали иначе: «Бедный император хотел подражать Петру I, не имея его гения»; «Отсутствие мужества... погубило его: он позволил свергнуть себя с престола, как ребёнок, которого отсылают спать»⁸⁹.

На последней прямой

Пётр сам подтолкнул роковое развитие событий. Государыня не присутствовала на торжественном обеде по случаю подписания мирного трактата с Пруссией 24 апреля. Такой шаг не мог остаться незамеченным. Из всех «неприсутствий» Екатерины на праздниках мужа это было самым громким. Становилось ясно, что она не одобряет новой политики. Разразился скандал.

9 июня император устроил очередной праздничный обед в честь заключённого с Фридрихом II союза. «Императрица заняла своё место посреди стола, — вспоминала Дашкова, — но Пётр III сел на противоположном конце рядом с прусским министром. Он предложил под гром пушечных выстрелов с крепости выпить за здоровье императорской фамилии, его величества короля Пруссии и за заключение мира». Екатерина выпила первый тост, но, как видно, само присутствие жены раздражало государя, он прицепился к пустяку. Гудовичу, стоявшему за его стулом, было велено пойти и спросить императрицу, почему она не встала, когда пила. Та отвечала, что «так как императорская фамилия состоит из его величества, его сына и её самой, она не предполагала, что ей нужно встать». Эти слова, видимо, показались Петру намёком на его желание обзавестись новой семьёй. И вызвали ещё больший гнев.