Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

— Странно, как раз сегодня я очень спешу закончить спектакль, — пояснил он, подводя брови черным карандашом. — Я еще хочу принять участие в спиритическом сеансе.

Петра Ильича очень развеселило то обстоятельство, что актер Варламов увлекается спиритизмом. На протяжении всего антракта они оживленно беседовали на тему духов, жизни после смерти, а также смерти как таковой.

— Ну, — в завершении беседы заметил Чайковский, который много и громко смеялся, — будем надеяться, что нам с вами, дорогой Варламов, еще не скоро предстоит встреча с курносой бедой, как я называю матушку смерть, ха-ха-ха!

После спектакля Петр Ильич в сопровождении своей оживленной свиты отправился в ресторан «Лайнер», который находился всего в нескольких шагах от театра. Мужчины в военной форме и вечерних костюмах, смеясь и болтая, склонялись к дамам, чьи обнаженные плечи сверкали в ярком свете ламп. Петр Ильич здоровался со знакомыми, а Модест с молодежью пошли искать свободный столик.

Увядающая, пестро разодетая и сильно накрашенная дама, супруга одного высокопоставленного чиновника, приторно сладким голосом обратилась к Петру Ильичу, обмахиваясь веером из черных страусиных перьев.

— А, вот и маэстро! Разрешите поздравить вас с успехом!

— С каким успехом? — с заметным раздражением спросил Петр Ильич, который не успел снять шубу и которому вдруг стало невыносимо жарко.

— Ну, ну! — пожурила его дама и шутливо погрозила ему пальцем, как будто намекая на что-то предосудительное. — С новой симфонией, само собой разумеется! Очень эффектно, eher maitre![21] Немного грустно и очень громко, но крайне эффектно!

Петр Ильич попробовал улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась гримаса. «Как же мне от нее отделаться? — подумал он. — Какая глупая особа, и что это она так громко смеется? А ведь в ее словах есть доля правды. Возможно, великое покаяние получилось слишком эффектным, только публика этого не заметила, а глупая матрона случайно попала в самую точку. Может быть, мне оно не удалось — недостаточно жестко, недостаточно точно, слишком расчетливо, слишком сентиментально — сплошное тщеславие, самообман, пустой звук. О строгий Всевышний, помилуй мою бедную душу. Ближе мне к истине не подобраться, точнее мне ее не выразить…»

Пока он вот так, не снимая шубы, стоял и предавался мучительным раздумьям, его увидел режиссер маленького ресторанного оркестра, и, когда он стал прощаться с неприятной дамой с веером, музыканты вдруг заиграли мелодию Чайковского — «Вальс цветов» из «Щелкунчика».

Петр Ильич вздрогнул, и лицо его побагровело. В неожиданном приступе гнева он закричал: «Прекратите!» и резко замахнулся рукой. Рука его в толстом рукаве шубы казалась по-медвежьи неловкой, как будто он замахивался мохнатой лапой. «Прекратите!» — еще раз закричал разгневанный Петр Ильич.

Музыка стихла, и администратор уже спешил на место происшествия.

— Покорнейше прошу прощения, — медленно и торжественно гнусавя, произнес он, поглаживая свою жидкую рыжеватую бородку, обрамляющую бритый подбородок. — Музыканты хотели сделать маэстро приятное. Но маэстро немного возбуждены, и это понятно. Позвольте вашу шубку? Господин брат уже нашли столик-с.

Петр Ильич снял шубу и молча протянул ее администратору, который принял ее с подобострастным и в то же время полным достоинства видом, чтобы немедленно передать гардеробщику.

— Мы очень, очень рады вас здесь приветствовать, — продолжал навязчивый администратор, глядя на знаменитого гостя бесцветными, лишенными ресниц глазами, как будто подернутыми пеленой или затянутыми пленкой. У этого странного и неприятного человека было вытянутое румяное лицо и любопытный нос с величественной горбинкой. Он был одет в длинный сюртук парадного покроя с широкими плечами и узкий в талии.

— Маэстро долго были в отъезде? — спросил он с совершенно неуместным интересом, сильно сморщив свой любопытный нос. Без сомнения, его сходство с неким отвратительным господином, с которым Петр Ильич когда-то очень давно был знаком, было поразительным и пугающим. Он отличался непроницаемой рассеянностью и безжалостной навязчивостью агента Зигфрида Нойгебауэра.

— Подайте мне стакан холодной воды, — сказал Петр Ильич.

— Маэстро наверняка имеют в виду стакан минеральной воды, — администратор улыбнулся, обнажив кроличьи зубы неприятного цвета. — Маэстро известно, что в Санкт-Петербурге легкая эпидемия холеры, — продолжал он медленно, торжественно выговаривая каждое слово. — Это было бы очень, очень большой неосторожностью — пить сырую воду.

— Я сказал, стакан холодной воды! — прикрикнул на него Чайковский.

Администратор преданно и заговорщицки улыбался, его бесцветные глаза с поволокой несколько секунд пристально смотрели на Петра Ильича, потом он с поклоном удалился.