Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

На бульваре Клиши, несмотря на поздний час, было чрезвычайно людно. На тротуаре, в резком свете газовых фонарей, в толпе смешались шлюхи с благопристойными дамами, сутенеры с офицерами, молодые продавщицы, арабы и негры. У открытых в сторону улицы кафе людской поток, сопровождаемый облаком шума и запахов, приостанавливался. Ободранные мальчишки торговали газетами и орехами, и их полужалобные-полугневные выкрики растворялись в звуках танцевальной музыки, доносящихся из кафе. На углу бульвара Клиши и площади Пигаль стоял оборванный старик с изуродованным проказой лицом и безгубым провалом рта. Он тихо, почти шепотом, напевал какую-то балладу, содержание которой, если прислушаться, было жутковатым и трогательным. Петр Ильич, отвернувшись, бросил монету в его костлявую руку. Его охватили жалость и отвращение, он вообще страшно боялся нищих и был уверен, что они приносят ему несчастье.

Вот в этой толпе и затерялась очаровательная молодая пара — прелестная девушка и юноша, смех которого его так взволновал. Петр Ильич сильно огорчился. «Они пропали, — подумал он, и от расстройства походка его стала замедленной и Тяжелой. — Они принесли мне радость и поэтому как сквозь землю провалились. Нет, конечно, они не провалились сквозь землю. Они в обнимку вошли в один из этих темных домов, и теперь они там предаются страсти…»

Залитая искусственным светом, наполненная шумом ночь была теплой. Во влажном воздухе уже веяло весной. Петру Ильичу от ходьбы стало жарко, ему мешала накинутая на плечи шуба. Его напугала негритянская девочка, которая выпрыгнула неизвестно откуда и стала плаксивым голосом предлагать ему спички. Она смотрела на него широко распахнутыми, усталыми глазами из-под темной копны кучерявых волос. Когда Петр Ильич наклонился, чтобы положить монетку в черную руку с совсем светлой, как будто отбеленной ладошкой, шатающейся походкой приблизилась мать-негритянка. Она возникла как огромная тень за спиной своей побирающейся дочери и забормотала слова благодарности в адрес щедрого господина. Слова эти звучали как проклятие. Судя по огромным размерам живота под льняным фартуком, женщина была беременна. Лицо ее было таким же расплывшимся, как и ее тело. Это было уже не человеческое лицо, а громадная, бесформенная поверхность, на которой сверкали глаза и то и дело мелькали белые зубы.

Петр Ильич задом попятился прочь от беременной негритянки, не в состоянии отвести от нее взгляда. «Она принесет мне страшные несчастья, — думал он, уставившись на бесформенное тело. — Все беременные женщины приносят мне несчастье, а уж эта и подавно! О, горе несчастной, и мне тоже горе, потому что смотрю на нее!» Наконец он нашел в себе силы повернуться к ней спиной. Тяжелыми, неуклюжими шагами он заспешил прочь, обеими руками прижимая к груди шубу. Из полуоткрытой двери кафе доносились звуки вальса. Петр Ильич вошел в кафе.

Он заказал у стойки двойной коньяк, залпом выпил его и заказал еще один. Девушка за стойкой попыталась завязать с ним беседу, сказала что-то про весну, ждать которую осталось совсем недолго. Это была пышная брюнетка с тенью усиков над верхней губой, и говорила она с южным акцентом. Петр Ильич не ответил, девушка пожала плечами. На длинных кожаных скамейках, под зеркалами в позолоченных рамах сидели другие девушки, а перед ними на грязных мраморных столах стояли чашки с кофе или стаканы с зеленоватым напитком. «Это, должно быть, абсент, — подумал Петр Ильич. — Я тоже мог бы выпить стаканчик. А вот очаровательная юная пара, которая мне так понравилась, действительно сквозь землю провалилась».

Рядом с ним, лениво и неподвижно облокотившись на стойку, стоял неухоженный мужчина в бархатном сюртуке. Застывший взгляд его воспаленных глаз был устремлен в стакан с зеленой жидкостью. Рядом с этим опустившимся человеком, про которого Петр Ильич с жалостью подумал, что он, наверное, художник, талантливый портретист, преследуемый неудачами, как большинство людей в этом городе, стоял еще кто-то, невидимый Петру Ильичу. Этот невидимый человек разговаривал с девушкой за стойкой. Неожиданно Петр Ильич услышал его шероховатый надменный смех. Этот смех он хорошо знал, он слышал его много лет тому назад и совсем недавно. Это был смех Апухтина. Петра Ильича охватил ужас.

Значит, юноша, которого он видел в цирке Медрано с прелестной девушкой, был здесь, и смеялся он, как Апухтин. Петр Ильич сделал несколько шагов в обход неухоженного господина в бархатном сюртуке. Он встал рядом с юношей и, пораженный своей собственной бесцеремонностью, заговорил с ним.

— Так вы здесь, — промолвил Петр Ильич.

Молодой человек в изумлении обратил к нему свое лицо.

— Да, — ответил он не слишком приветливо, вызывающе глядя на господина в шубе. — А что?

— Я видел вас в цирке Медрано, — продолжал Петр Ильич, краснея под строгим взглядом юноши. — С вами была очень красивая девушка.

— Она вам понравилась? — Молодой человек понимающе ухмыльнулся. — Это можно организовать.