Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

Он достал свои красивые часы, причем не столько для того, чтобы узнать время, сколько для того, чтобы время выиграть и убедиться, что его самая прекрасная вещь, его талисман еще при нем.

Он отщелкнул узорную крышечку часов и в тот же момент ужаснулся алчному взгляду, которым юноша буквально пожирал прелестную вещицу из золота и платины.

Дрожащей рукой Петр Ильич засунул часы обратно в карман.

«Он украдет мои часы, если я возьму его с собой, — неожиданно осознал он, стирая со лба пот. — Этим все и кончится — никакой дружбы на всю жизнь, никаких педагогических попыток его спасти и сделать из него великого мастера — ничего подобного не будет, все это надувательство и самообман. Он украл бы мои часы, и на этом кончилось бы мое великое приключение. Вот и вся благодарность за растраченные чувства».

Конечно, могло бы случиться что-нибудь еще более ужасное. Я сегодня видел особенно много нищих и жуткую беременную женщину, а это приносит несчастье. Совершенно точно, случилось бы что-нибудь ужасное. Он убил бы меня, если бы я хоть на секунду заколебался и не сразу отдал ему часы. Он задушил бы меня, ведь, хотя он и невысок ростом, но силен, ловок и очень зол. Я же чувствую, он уже сейчас меня ненавидит и прицеливается, как бы потом поудобнее ухватить меня за горло.

«Разумеется, — подумал Петр Ильич, поспешно опустошая стакан с мутной зеленоватой жидкостью, анисовый привкус которой был ему неприятен, — конечно, быть удушенным им — это не самая ужасная смерть… Злой демон, сильный и ловкий, набрасывается на тебя, у тебя темнеет в глазах, и тут он предстает перед тобой в истинном своем облике ангела-душителя. Ты задыхаешься, ты погибаешь… Да, ты погибаешь — о, спасение… Но согласован ли в этом случае твой уход с Тем, кто определил твою миссию? Ну уж нет, на это и надеяться смешно. Ведь Он сделал свой выбор еще тогда, более десяти лет тому назад, когда ты, бросая Ему вызов, зашел в ледяную воду, а в итоге только промерз и простудился. А теперь тебя якобы должен задушить апухтинский смех и его пагубное обаяние? Так просто торжества демону не достичь, старина! Не выйдет, Апухтин, мой падший ангел!»

Тут Петр Ильич ощутил нарастающее чувство протеста, которое, наверное, всего один раз в жизни овладевало им с такой силой. Было это именно тогда, когда картина его жизни и его долга вдруг так неожиданно и так естественно открылась его взору, когда он нашел в себе силы порвать дружбу с падшим ангелом Апухтиным. Мысли его продолжали свое стремительное течение: «Мы теперь уже не такие беспомощные, как раньше. Мы знаем, что нам еще немало предстоит совершить, что это немалое принесет нам славу, эту меланхолическую награду — а ты, мой юный друг, при всем твоем очаровании умрешь в бесславии! Чем меня тогда так взволновала коротенькая, пульсирующая мелодия из сонаты моего друга Грига? Нужно уметь постоять за себя…»

Поскольку странный пожилой господин продолжает колебаться, юноша повторяет свой вопрос:

— Ну как? Возьмете меня с собой? — при этом, наверное, думает о красивых часах. Его узкие, блеклые и злые глаза смотрят выжидающе и с некой задоринкой, манящей, таинственной и довольно опасной. Кожа между бровями и ресницами его кажется серебристо-розовой с перламутровым отливом.

— Я нынче устал, — отвечает пожилой господин с невинной улыбкой. — Мне спать хочется.

Юноша неприязненно искривляет рот и обиженно опускает глаза, а иностранец добавляет:

— Но я обязательно хочу вас видеть, дорогой мой. Пожалуйста, зайдите ко мне завтра в первой половине дня. Меня зовут Юргенсон, я остановился в отеле «Дю Рин» на Вандомской площади — вы там спросите у консьержа.

— Договорились! — отвечает юноша. — Завтра в первой половине дня, — и, ловко повернувшись на каблуках лицом к собеседнику, он добавляет: — А вы мне уже сейчас немного денег не дадите — авансом? — После чего он заливается своим шероховатым, нежно-надменным, приглушенным смехом.

— Разумеется, — совершенно спокойно отвечает господин. Он достает из бумажника купюру и протягивает ее юноше. Это крупная купюра, намного крупнее, чем подачка, на которую рассчитывал молодой человек. Он улыбается, слегка касаясь своей худой грязной рукой большой, белой и тяжелой руки незнакомца. Незнакомец обращает на юношу грустный взгляд своих синих, задумчивых глаз.

Он просит у девушки за стойкой счет, расплачивается и направляется к выходу. Уже отдалившись от юноши на несколько шагов, он на прощание поднимает тяжелую руку.

— Прощайте, мой юный друг! — говорит незнакомец. — И будьте счастливы!

Он выходит на бульвар Клиши. Толпа рассеялась, из темных кафе уже не доносится звуков музыки.

Петр Ильич остановился совсем не в отеле «Дю Рин» на Вандомской площади, а в отеле «Ришепанс» на улице Ришепанс. Улица Ришепанс пересекает улицу Сент-Оноре, проходит параллельно улице Руаяль и соединяет свое продолжение, улицу Риволи, с площадью Маделен.

Завершающая часть поездки, пребывание в Лондоне, была для Чайковского обязательной программой. В столице Англии он пробыл ровно столько, сколько было необходимо, то есть четыре дня.