Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

Он попытался улыбнуться, но лицо его отказывалось лицемерить в такой, на его взгляд, ответственный, трогательный и тяжелый момент. Ему казалось, что впервые за долгое время перед ним действительно была его сестра Александра, Саша, дочь горячо обожаемой матушки, мать любимого Владимира. Разве она не была посвящена в тайны его беспокойной, полной страданий, бед и сомнений юности? Разве не у нее он искал убежища? Сколько же времени прошло… Сестра успела стать ему совсем чужой. И вот теперь вдруг они, Саша и Пьер, так много друг о друге знавшие, разделявшие так много общих воспоминаний, вновь ощутили былую близость. Этот миг откровения нужно лелеять: Саша больна, силы ее на исходе, и неизвестно, каких усилий ей стоят эти драгоценные минуты. Скоро она опять вернется в свое уединение, к своей бесконечной немой беседе, к тайному, упрямому спору со строгим Всевышним.

— Ты иногда вспоминаешь матушку? — спросила она, не отводя от его лица вопросительного, добродушно-строгого взгляда.

— Я каждый день о ней думаю, — тихо произнес ее брат.

— Я скоро ее увижу, — Саша лежала неподвижно. Она отвела взгляд от брата и смотрела в потолок. Глаза ее блестели. — Может быть, ей что-нибудь от тебя передать? — спросила она с усмешкой, как будто пошутила.

— Ты думаешь, мы все снова увидимся? — поинтересовался Петр Ильич приглушенным голосом.

На лице Саши появилась многозначительная торжествующая улыбка, как у человека, располагающего точными сведениями по очень важному вопросу, но не намеревающегося ими делиться.

— Ну, — произнесла она, возбужденно покачивая головой на подушке, — все не так просто… Разумеется, мы снова увидимся… Но по-другому, понимаешь? Иначе, чем мы это себе представляем… Совсем иначе… — Она замолчала. На лице ее было умиротворенное и даже немного лукавое выражение. Петр Ильич испугался.

Поскольку он молчал, Александра произнесла изменившимся, странно сухим и деловым тоном:

— Ты приехал, чтобы забрать у меня Владимира.

Петр Ильич невольно покраснел.

— Как ты могла такое подумать! — хрипло ответил он.

— Ладно, ладно! — отмахнулась она с неожиданной, пугающей бодростью.

— Владимир уже взрослый, — Петр Ильич от волнения встал и заходил по комнате. — Он не может всю жизнь сидеть в Каменке.

— Конечно, конечно! — ответила Саша, по-прежнему неподвижно лежа на спине. — Он должен увидеть мир, и ты об этом позаботишься. Этого я ему искренне желаю. Между прочим, ты очень вовремя появился. Теперь я могу его отпустить.

— Никто не собирается его у тебя забирать, — повторил Петр Ильич, тяжело дыша.

— Сегодня я могу даже его отпустить, — повторила сестра с мягким упорством. — Вот как далеко я зашла, вот чего я достигла.

Потом она замолчала. Губы ее сжались, и на лице снова появилось выражение полной отчужденности. Петр остановился у ее постели.

— Я его не обижу! — вдруг пообещал он и склонил голову. Ему показалось, что она насмешливо улыбнулась.

— Как бы он тебя не обидел! — произнесла она сочувственно, но не без иронии. Так она разговаривала с ним раньше, давным-давно, когда он жаловался ей на Апухтина или на кого-то другого. — Ты только не забывай, — добавила она, — он молод, а мы с тобой старики.

Она снова замолчала. Да и старику-брату больше нечего было сказать.

— А теперь ступай, дорогой мой! — сказала она после долгого молчания. — Ты же хочешь поздороваться с мальчиком. Да и я устала.

Обрамленное подушками лицо снова показалось ему чужим. Он склонился к ее бледной и худой руке.

— Прости, если я тебя утомил! — тихо извинился он.

В ответ она только надменно приопустила веки. Он медленно направился к двери.

В крохотной комнатке, прилегающей к комнате больной, на узеньком стульчике в полном одиночестве сидел Владимир. Он встал, когда Петр Ильич стал осторожно закрывать за собой дверь в комнату больной. Пьер подошел к Бобу и обнял его.

— Как тебе мама? — спросил юноша. — Как она сегодня себя чувствует?

— Я долго разговаривал с твоей матушкой, — ответил Петр Ильич, положив тяжелую руку на темную, кучерявую голову Владимира. — Мы и о тебе говорили.

— Мне к ней зайти? — торопливо спросил Владимир.

— Нет. Она хочет побыть одна.

— Хорошо бы, если бы она поспала, — ответил заботливый Владимир.

— Она не возражает, если я заберу тебя в Петербург, — сказал Петр Ильич.

Владимир широко раскрыл свои красивые, золотистые глаза.

— В Петербург… — повторил он, глубоко вздохнув. Что же представилось его юному воображению? Почему заблестели в тусклом свете его широко раскрытые глаза? Жизнь у знаменитого дядюшки, музыка, красивые женщины, политическая борьба, дискуссии, развлечения, роскошь, столица со всеми ее прелестями, приключения, уже пережитые им в мечтах и фантазиях. — Так я теперь смогу по-настоящему тебя сопровождать… — произнес он с блаженной улыбкой.