Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

В первые дни море было спокойным, но потом волны усилились и стали раскачивать судно. Морской болезнью Петр Ильич, к своему собственному изумлению, не страдал, вместо этого им овладел страх. Пароход «Бретань», каким бы элегантным и комфортабельным он ни был, был всего лишь ореховой скорлупкой во власти угрожающе колышущейся бесконечности. А если волнам придет в голову подняться еще выше, побушевать еще сильнее? Они затянут это комфортабельное судно-отель в бездну и раздавят его. Все это вполне может свершиться по воле и прихоти Всевышнего, чьи намерения и планы нам не дано ни предугадать, ни понять.

Судно «Бретань» могло пойти ко дну. Петр Ильич вполне допускал такую возможность: ему казалось, что волны вот-вот затопят курительный салон, обеденный зал и крытую ковром лестницу. Ну ладно, утонем, а что дальше? Разве не было в жизни моментов, когда он жаждал смерти и с нетерпением ждал прихода этой темной соблазнительницы? Он ждал ее как самого сладостного утешения. А сейчас, когда она, наверное, была совсем рядом, его охватил страх. Непоследовательность человеческой натуры смехотворна и позорна.

Петр Ильич категорически не смог находиться в раскачивающемся обеденном зале: ему казалось нелепым и абсурдным поглощать обед из восьми блюд, когда там, за бортом, в колышущейся, пронизанной воем шторма тьме волны в свою очередь норовят проглотить повара с поваренком, стюардов, всю посуду и всех, кто ею пользуется. Кроме того, соседи по столу казались ему сегодня особенно несносными. В их числе были канадский епископ, возвращающийся из Ватикана, где он получал благословение папы римского, его секретарь, а также немецко-американская супружеская пара из Чикаго с двумя дочерьми-подростками. Темой беседы был несчастный, накануне прыгнувший в море с палубы второго класса и утонувший. Это происшествие послужило причиной невероятного волнения на борту: выли сирены, судно остановилось, спустили на воду спасательную шлюпку, но самоубийца так и не был найден. В его каюте обнаружили лист бумаги, исписанный крайне неразборчивым почерком. Удалось расшифровать только отдельные обрывки немецких фраз: «Я не виновен… Он плачет…» Это нисколько не прояснило сути случившегося. Видимо, несчастный был душевнобольным.

Именно это трагическое происшествие, вот уже двадцать четыре часа занимавшее всех и каждого на пароходе «Бретань», обсуждал канадский епископ с немецко-американской четой.

— Да помилуй Господь его грешную душу, — говорил священник. — Этот несчастный взял на себя самый тяжелый, самый непростительный грех. Из всех смертных грехов самоубийство сильнее всего гневит Господа.

Дама из Чикаго поинтересовалась, нельзя ли считать душевную болезнь смягчающим обстоятельством. Об этом епископ даже слышать не хотел. Он посчитал своим долгом возразить, что с современной легкомысленной точки зрения частенько называют безумием то, что по сути своей является предрасположенностью к злу и пороку. Секретарь одобрительно кивал. Дама из Чикаго больше не смела возражать. Отец семейства, владелец нескольких больших скотобоен, торжественно откашлялся, в то время как одна из дочерей-подростков сказала:

— Если бы он действительно был сумасшедшим, это должны были заметить. У сумасшедших такое потешное выражение лица.

Петр Ильич поднялся из-за стола и попросил разрешения откланяться по причине плохого самочувствия, что в условиях морской качки никому не показалось странным. Он прошел по обеденному залу, пол которого раскачивался под ногами, затем вверх по лестнице на палубу. Ненависть охватила его: ненависть к епископу, его секретарю и супружеской паре из Чикаго вместе с дочерьми! В то же время он испытывал глубокое сочувствие и братскую симпатию по отношению к несчастному, не нашедшему другого выхода, как броситься в пучину! Абсурдные фразы: «Я не виновен… Он плачет…», казалось, хранили в себе тайну, не доступную ни епископу, ни владельцу скотобоен. Страшный смысл этих фраз был доступен только ему, Петру Ильичу.

За мыслями о несчастном собрате из второго класса, душа которого, по мнению епископа, не вправе рассчитывать на Божью милость, Петр Ильич совсем забыл о своем страхе перед морской стихией и возможным кораблекрушением. Он ходил туда-сюда по темной прогулочной палубе, которая в это время суток была совершенно безлюдна.