Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Оптимизм не покидал его, несмотря на всю тяжесть ситуации. «Что Россия справится с разрухой, в этом я ни секунды не сомневаюсь, – писал Кропоткин Тюрину 3 января 1918 года. – Но года два-три очень тяжелых придется прожить. А затем я вижу впереди годы сильного, здорового, умного развития. Элементы для этого – богатейшие. Нужно пожить в Москве, чтобы это почувствовать. Во всех классах. Лишь бы избавиться от надвигающейся Реставрации и не дать немцам идти дальше на Петроград, Мурманск, Архангельск, на Бессарабию и Одессу и, кто знает, может быть, к туркам на Кавказ»[1746].

Но деятельность Лиги федералистов полностью противоречила политическому курсу новых большевистских властей, которые провозгласили «диктатуру пролетариата» и взяли курс на централизацию государства. «Ничего серьезного не могу делать: все так быстро меняется, – жаловался Кропоткин в письме Тюрину. – Начал было серьезную работу о социальной перестройке, ставшей вдвойне необходимой при демобилизации многомиллионных армий… Но при социал-демократическом методе самодержавного решения всех вопросов указами – помимо народного творчества – все это, конечно, ни к чему»[1747].

Впрочем, несмотря на постепенный крах проекта пропаганды федералистских идей, Кропоткин долго не утрачивал интерес к этой теме. По свидетельству Брешко-Брешковской, встречавшейся с ним в апреле 1918 года, он все еще планировал писать большой труд, чтобы «изложить теорию федеративного начала в международном строительстве»[1748]. Он настолько был одержим этой темой, что, вспоминая о беседе с ним в это время, Екатерина Константиновна заявила: «Еще раз я видела, как далеко ушел от нашей суетной повседневной жизни мощный ум Кропоткина-анархиста и как тщетно вовлекать его мысли в сторону повседневной злобы. Он жил на много лет впереди»[1749]. И все же в этих строках прослеживается какая-то досада партийного деятеля на человека с самостоятельным взглядом на сложившееся положение. Как же так? Мы тебя так все уважаем, а ты не хочешь стать солдатом или офицером нашей армии и дать нам победу? Мы тут за власть боремся, а ты со своей колокольни смеешь смотреть, да еще и о будущем думать…

История Лиги федералистов завершилась весной 1918 года. Вместе с ней уходил в прошлое целый этап общественно-политической деятельности Кропоткина. «Уроки политического реализма»… «анархо-реформизм»… патриотизм… отказ от анархизма – такие оценки можно услышать со стороны некоторых авторов книг и статей, посвященных Кропоткину… Это неудивительно для авторов сочинений на тему «Мой Кропоткин», которые выдаются за научные исследования. Часто в жизни и творческом наследии своих героев автор ищет себя. Он ищет оправдания себе сегодняшнему, своим поискам, иллюзиям, симулякрам, надеждам, страхам, разочарованиям, успехам и фрустрациям. Оттого и герой книги становится удивительно похож на автора и его современников. Но не «умеренные» и страшащиеся революции делали историю в 1917-м и в следующие четыре года. Россия и мир требовали исторически дерзких людей, готовых на такие же дерзкие шаги вперед.

Не потому ли боящиеся исторической смелости приверженцы «умеренного прогресса в рамках закона», как выражался Ярослав Гашек, именно этот период творчества Кропоткина склонны прославлять и изображать как закономерный итог и чуть ли не вершину его идейного развития? Но как ни кощунственно это прозвучит для почитателей «Кропоткина, но только, пожалуйста, без анархизма», именно это время было для Петра Алексеевича творчески бледным и совсем неоригинальным, несмотря на достаточно большую активность. Достаточно отметить, что практически все книги, брошюры и статьи, характеризующие Кропоткина как яркого, самобытного, оригинального мыслителя, написаны либо до, либо после этого времени. Именно труды, принесшие ему мировую известность и до сих пор востребованные читателем. Книги, брошюры и статьи, написанные тогда, когда он мыслил и действовал смело и исторически дерзко…

Ну а призывы к борьбе с Германией до победного конца, примирению всех со всеми, защите демократии, созданию федеративного государства, провозглашению демократической республики ничего нового в мировую, да и в отечественную политическую мысль не привносили. Волна исторических событий пришла и принесла «пену дней». Политическая «пена дней», на время поглотившая Кропоткина, сошла и стала неактуальной. И сам он чувствовал, что актуальность его призывов пропадает не по дням, а по часам. Россия менялась, и менялась молниеносно, и он за ней не успевал. Сам признавался в декабре 1917 года в одном из писем Половцовой: «Писать я не в силах, т. е. пишу только для того, чтобы через несколько дней убедиться, что все написанное уже не к делу, что дело обстоит иначе, и гораздо хуже, чем за несколько дней [до того]»[1750].

И он снова обратился к одной из прежних тем своего творчества – анархистской этике. Книгу с названием «Этика» он и будет писать последние годы своей жизни…

* * *