Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Антигермански настроенного старого революционера тревожили и перспективы германского наступления. Возможно, в его сознании это пересекалось с широко распространившимися слухами о германской поддержке большевиков. Осознавал он и ситуацию с развалом военной машины России, уже неспособной сдержать наступление австро-германских армий. Отсюда свидетельства о панических настроениях с его стороны. Так, Прасковья Евгеньевна Мельгунова-Степанова (1881–1974), супруга известного историка и одного из активистов Трудовой народно-социалистической партии С. П. Мельгунова, свидетельствует, что 30 ноября 1917 года Кропоткин заявил однопартийцам мужа, пришедшим поздравить его с семидесятипятилетием: «…он слышал, что большевики собираются посадить на престол Алексея, а регентом Генриха Прусского. В условиях мира, между прочим, оккупация Петербурга, комиссары немцев во всех областях, сдача немцам оружия и 15 лет торговли»[1732].

Он сравнивал происходящее в России со страшным землетрясением, произошедшим в 1908 года на Юге Италии[1733], когда погибли до ста тысяч и пострадали более двухсот тысяч человек, и был на грани самоубийства… В один момент Кропоткин даже собирался спустить курок, сведя последние счеты с жизнью:

«– И как хватило сил пережить все это. Как хватило – не знаю. Ведь я задыхался… задыхался. – Петр Алексеевич понизил голос. – Знаешь ли, была минута, когда я вынул револьвер из стола и положил возле себя… так было невыносимо жить. Только страх подать пример малодушия остановил меня…»[1734] – так передает слова Кропоткина Брешко-Брешковская. В конце зимы 1917 года она беседовала с ним в московской квартире, где в то время жила семья Кропоткиных.

Тяжко, невыносимо, когда, кажется, вокруг рушится все, что составляло твою жизнь, когда все утрачивает смысл… Когда, как писал Акутагава Рюноскэ незадолго до того, как покончить с собой, существуешь, «словно опираясь на тонкий меч со сломанным лезвием»[1735]. Но старый революционер-«висельник», как он себя называл, не мог позволить себе то, что считал слабостью!

Петру Алексеевичу были ясны трудности любой конструктивной деятельности в период гигантских и конвульсивных потрясений. Разруха, казалось, охватила все. Экономика рушилась, заводы останавливались, деньги обесценивались галопирующей инфляцией. «Идет такая ломка, что пока строительная работа невозможна», – жаловался Кропоткин 20 декабря 1917 года в письме Тюрину. Планы заняться вопросами демобилизации и одновременной социальной реконструкции, которые Петр Алексеевич, избранный председателем «Общества сближения с Англией», рассчитывал осуществить при помощи Великобритании, пришлось оставить[1736].

Оставались надежды на местное самоуправление – Земский союз и Союз городов. Беседуя с их активистами, Кропоткин рассчитывал обнаружить в этих движениях живую силу, от которой «могла бы пойти вдумчивая и осмысленная работа, столь нужная теперь для перестройки всей нашей жизни». Но и этот «последний центр» рассыпался[1737].

Жить становилось все труднее. В начале 1918 года по городам прокатилась волна голодных бунтов. Снабжение становилось хуже и хуже. Хозяева квартиры, на которой жили Кропоткины, помогали им и делились с ними продуктами – молоком и мукой, когда те удавалось достать. Да и есть он мог далеко не все, здоровье не позволяло. Об этом, например, красноречиво свидетельствует Валентин Федорович Булгаков (1886–1966) – бывший секретарь Толстого и один из лидеров толстовского движения. Вместе с Софьей Андреевной, внучкой Льва Толстого, он посетил Петра Алексеевича летом 1918 года в Москве. «Узнавши, между прочим, что по состоянию своего здоровья Кропоткин не может есть черного хлеба, а достать белый хлеб в Москве тогда было невозможно, я прислал ему потом белых сухарей – из посылки, полученной мною от матери из Сибири. Кропоткины были за это очень благодарны…»[1738]

* * *

Главное, что старался теперь предотвратить старый революционер, – это концентрация власти в духе якобинской диктатуры. Для этого, полагал он, необходимы в первую очередь политическая децентрализация, федеративные отношения между центром и регионами, регионами и общинами, широкое развитие массовой самоорганизации, самодеятельности и самоуправления «снизу». Только они, по его мнению, и могли обеспечить дальнейшее развитие российской революции и способствовать – когда-нибудь в будущем – переходу к анархическому социальному строю.