Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Идя в революцию, он готовит своеобразное отречение от научной карьеры. В письме к Ивану Полякову, бывшему товарищу по Олекминско-Витимской экспедиции, Кропоткин раскрыл основную идею этого документа. Она заключалась в протесте «против научных занятий, которые в такую страдную пору только отвлекают, никогда потом не возвращая, лучшие силы молодежи»[448]. Отвлекают силы от борьбы за лучшее будущее для крестьян, рабочих – людей физического труда, лишенных возможности пользоваться благами образования и получать высокую плату за квалифицированный интеллектуальный труд. Кропоткин осмысливает, каким должен быть максимальный заработок трудящегося человека в современном обществе, основанном на эксплуатации. «60 р[ублей] за 5–6 дней работы не заработок, а процент с капитала вещественного и умственного»[449], – пишет он брату Саше.

С рекомендательными письмами из Цюриха Кропоткин был принят лидерами местной Русской секции Интернационала – Николаем Исааковичем Утиным (1841–1883) и Ольгой Степановной Левашевой (1837–1905). Сын купца-миллионера, Утин участвовал в студенческих волнениях в Петербурге в 1861 году, состоял членом ЦК организации «Земля и воля», эмигрировал и в 1867 году вступил в Интернационал, где вначале сотрудничал с Бакуниным в издании журнала «Народное дело», а затем перешел на сторону Маркса и принялся распространять клевету в адрес Бакунина, лживо обвиняя своего бывшего соратника в том, что тот якобы является агентом царской тайной полиции. Эти выдумки в немалой степени способствовали и обострению личного конфликта между Марксом и Бакуниным. Позднее Утин покаялся перед властями, был помилован императором, и лидер народников Петр Лаврович Лавров (1823–1900) назвал его одним из «ранних примеров крупного ренегатства в рядах русских социалистов»[450]. Впрочем, Кропоткина уже в 1872 году неприятно поразила показная роскошь утинской квартиры.

В Женеве Петр Алексеевич посещал митинги, которые устраивала организация Интернационала в огромном зале масонского храма, познакомился с активистами профессиональных секций и комитетов, ходил на их собрания, посещал курсы, читавшиеся бывшими французскими коммунарами. Но в первую очередь общался с обыкновенными рабочими, пытаясь понять, чем они дышат и что ими движет. «За стаканом кислого вина я просиживал подолгу вечером в зале у какого-нибудь столика среди работников и скоро подружился с некоторыми из них, в особенности с одним каменщиком-эльзасцем, покинувшим Францию после Коммуны… – вспоминал позднее Кропоткин. – Теперь я мог наблюдать жизнь движения изнутри и лучше понимать, как смотрели на него сами работники. Они все свои надежды основывали на Интернационале»[451]. Сила их веры в грядущую социальную революцию, готовность самоотверженно сражаться за торжество своих идеалов потрясли Кропоткина: «Возвратившись в свою комнатку в небольшом отеле возле горы, я долго не мог заснуть, раздумывая над наплывом новых впечатлений. Я все больше и больше проникался любовью к рабочим массам, и я решил, я дал себе слово отдать мою жизнь за дело освобождения трудящихся. Они борются. Мы им нужны, наши знания, наши силы им необходимы – и я буду с ними»[452].

Каким контрастом по сравнению с этой бескомпромиссной убежденностью простых тружеников выглядели тактические увертки марксистских лидеров Женевской секции Интернационала! Кропоткина буквально потряс митинг, собранный ими для того, чтобы выразить протест против статьи в газете Le Journal de Genève, в которой сообщалось, что рабочие города намерены устроить забастовку. «Разве в стачке есть нечто преступное?» – изумлялся он. Но еще большее негодование вызвали у Петра Алексеевича объяснения Утина: оказалось, лидеры сочли стачку нежелательной, поскольку она, по их мнению, могла повредить избранию в депутаты кандидата от рабочей партии – крупного женевского адвоката.

Разочарованный Кропоткин заявил Утину, что хотел бы познакомиться с «конкурентами» – женевскими федералистами, сторонниками Бакунина. Утин тоже поступил честно: он вручил Петру Алексеевичу записку для Николая Ивановича Жуковского (1833–1895), революционера, который некогда организовывал доставку произведений Герцена в Россию, а оказавшись в 1862 года в эмиграции, стал одним из первых соратников «пламенного Мишеля» (Бакунина), его товарищем по Альянсу социалистической демократии и Интернационалу. Анархист дружески встретил приезжего с родины и посоветовал ему познакомиться с самой активной секцией федералистов Интернационала – Юрской федерацией. Кропоткин решил ехать в Невшатель и к рабочим-часовщикам Сент-Имье и Сонвиля.

В память ему врезался последний, прощальный разговор с Утиным. Вождь Русской секции Интернационала с грустью сказал Петру Алексеевичу, несмотря на его протесты: «Нет, вы к нам не вернетесь. Вы с ними останетесь и писать мне не будете, а напишете разве "cher[453] сукин сын"»[454].

* * *

Утин оказался прав. Отныне пути Кропоткина и марксистов разошлись навсегда.