Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Новообращенному анархисту, конечно же, сразу хотелось заняться живым делом и воплотить свои убеждения на практике. Вскоре ему представилась такая возможность. Он «поделился с друзьями… книгами и впечатлениями, вынесенными из знакомства с Интернационалом», и университетский друг Кропоткина, Дмитрий Александрович Клеменц, предложил ему вступить в Большое общество пропаганды, более известное как кружок «чайковцев». Клеменц, «развитой, начитанный человек», очень любивший науку, считал теперь, что «стать ученым – значит перейти в стан филистеров»[469]. Он оставил учебу, зарабатывал переводами и был тем, кого сегодня называют «социальным активистом». Ему, сыну управляющего помещичьим имением, предстояло превратиться в одного «из самых сильных умов, бывших в рядах русской революционной партии», – великолепного народного пропагандиста, обладавшего живой и своеобразной манерой говорить, человека бескомпромиссно честного, умевшего в то же время одним словом утихомирить самые ожесточенные споры, скромного, готового на любое самопожертвование и риск ради дела, которому он был предан[470].

Клеменц объяснил Петру Алексеевичу, что отдельные кружковцы склоняются к конституционализму, но все члены – люди, открытые для новых идей и готовые к действиям. Поскольку Кропоткин уже был знаком с химиком Николаем Васильевичем Чайковским (1850–1926) и некоторыми другими членами кружка, то он с готовностью согласился[471].

Впрочем, кандидатура Кропоткина первоначально встретила опасения среди некоторых членов группы. Когда Клеменц предложил ее, раздались возражения. Он же родовитый князь! Зачем ему это? Хочет поиграть в демократию?

Волей-неволей такие впечатления просматриваются в воспоминаниях Льва Александровича Тихомирова (1852–1923), товарища Кропоткина по кружку «чайковцев», позднее ставшего одним из лидеров организации «Народная воля». Оказавшись в 1880-е годы в эмиграции, Тихомиров пережил страшную нищету, разочарование в идеалах социализма и в революционной деятельности. Публично раскаявшись в своих статьях и брошюрах, он получил право вернуться на родину и вскоре стал одним из известнейших консервативных публицистов, неистово защищавших самодержавную монархию. «Мне, как и многим из нас, особенно рабочим, льстило знакомство князя Рюриковой крови, настоящего аристократа, бывшего нашим товарищем. Кропоткину совершенно так же льстило знакомство "плебеев"[472], – вспоминал он. – Еще нужно бы прибавить, что он был изо всех наименее русский человек. Он был европеец с головы до ног и по внешности (светской), и по духу. В нем не было ни искры религиозного чувства, ни добродушия, ни мягкосердечности, ни лени, ни мечтательности. Человек сухой, формалист теории. За то он не был любим, не был товарищ, им только дорожили как умным и образованным человеком»…[473]

Вот такой был Кропоткин… Человек-машина, робот революции. Но нет-нет да и промелькнет в этой оценке простое человеческое чувство. Зависть? И образован по-настоящему, состоявшийся ученый, аристократ, богат, знаменит. Не с жиру ли бесится князинька? В Бога не верит! Атеизм для неофита православия и самодержавия Льва Тихомирова – страшный грех. Да еще и «маленькое анархическое помешательство»[474], «какие-то бредни сумасшедшего»[475], – отмечает этот психиатр-самоучка. «Вообще, он производил на меня такое впечатление, что этот анархизм у него просто „пункт помешательства“. Во всем остальном это человек умный и способный. ‹…› Говорят, сумасшедшие всегда сердятся, когда их понуждают объяснять свой „пунктик“. Такое впечатление произвел на меня и Кропоткин, во всех других отношениях умный и проницательный»[476], – продолжает свои психиатрические этюды Тихомиров. Ну разве может быть аристократ, богатый, блестяще образованный и состоявшийся в жизни, убежденным анархистом? Не иначе как сбрендил, полагает Лев Александрович.

Впрочем, другие «чайковцы» не были согласны с ним. «Незнакомец уже своим возрастом и "окладистою" русской бородой… выделялся между всеми собравшимися. Большой ум и необыкновенная доброта чувствовались в его глубокопроникающих глазах. Было и еще что-то в его наружности, особенно поразившее меня, – что-то такое солидное… уж не профессор ли пожаловал на это собрание революционно настроенной молодежи?»[477] Таким его запомнил один из «чайковцев», студент Технологического института Александр Осипович Лукашевич (1855 – после 1907), впервые познакомившийся с Кропоткиным на занятиях того самого рабочего кружка. Ну, профессор, не профессор, а ученый-географ, член Русского географического общества к революционерам пожаловал.