Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Один из лидеров московских «чайковцев», Михаил Федорович Фроленко (1848–1938), вспоминал о Кропоткине как о человеке необыкновенно обаятельном, добром и располагающем к самому откровенному и задушевному разговору. Более того, Кропоткин, как его описывает Фроленко, это человек, обладающий способностями психолога. Так, он был способен организовать самый откровенный диалог между участниками собрания, дать им возможность открыто говорить о своих проблемах и неудачах: «Молодой, живой, симпатичный, а главное, простой, в высшей мере располагающий к себе. Он как-то сразу заполонил нас своей приветливостью, своим благодушием. Ясно было, что он и умней, и развитей тебя, но это не пугало и не отталкивало; напротив, он так умел подойти к человеку, что даже и я, в то время за неразговорчивость и нелюдимость прозванный кавказским медведем, – тут вдруг разошелся и, не стесняясь, начал высказываться». Фроленко вел занятия с членами одной из рабочих артелей и, видя, что рабочих интересуют почти исключительно вопросы улучшения материального благосостояния и повышения уровня образования, не знал, как быть в этой ситуации. Он и другие московские пропагандисты комплексовали, стеснялись неудач такого рода и не хотели говорить о них. Но не тут-то было! Петр Алексеевич «легко заставил нас все выложить начисто. И, рассуждая об этом в других случаях, мы провели замечательный задушевный вечер: вдруг все почувствовали себя такими близкими, родными, точно мы век прожили вместе»[478].

Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский (Степняк, 1851–1895) считал Кропоткина прекрасным агитатором, но человеком, совершенно непригодным для руководства подпольной организацией, а особенно – для руководства заговором: «Кропоткин рожден для деятельности на широком поприще, а не в подпольных сферах тайных обществ. У него нет той гибкости и умения приспособляться к условиям момента и требованиям практической жизни, которые так необходимы заговорщику»[479]. Нет, Петр Алексеевич! Ты хоть и анархист – но не Бакунин с его вечной подготовкой новых восстаний и созданием тайных обществ! И не партизанский командир, как Махно! Зато – «страстный искатель истины, умственный вождь» в науке, в политике, в личной жизни, а когда-то на службе… «Он стремится к торжеству известных идей, а не к достижению какой-нибудь практической цели, пользуясь тем, что имеется под рукою. В убеждениях своих он непреклонен и исключителен. ‹…› Заговор в широком революционном движении – это то же, что партизанство в обыкновенной войне. ‹…› Хороший партизан всегда должен уметь пользоваться и людьми, и минутными обстоятельствами. Для Кропоткина же естественной стихией является война настоящая, большая, а не мелкая, партизанская. Это один из тех людей, которые при благоприятных условиях становятся основателями широких общественных движений»[480], – заканчивает свою мысль Степняк-Кравчинский.

Еще более резко он высказывается о Кропоткине в письме Вере Ивановне Засулич (1849–1919) – революционерке, с 1869 года распространявшей социалистическую литературу среди рабочих и крестьян. В 1878 году она станет известна общественности всего мира в связи с покушением на петербургского градоначальника Федора Трепова. Эту акцию Засулич провела, стремясь выразить протест против нарушения Треповым закона о запрете телесных наказаний 1863 года. По его приказу, только за отказ снять перед генералом шапку, был противозаконно выпорот заключенный революционер Алексей Степанович Боголюбов. В знак протеста тот покончил жизнь самоубийством. А вскоре Засулич стреляла из револьвера в Трепова, тяжело ранив его в живот. На удивление всей России, она была оправдана судом присяжных заседателей и вскоре скрылась, превратившись в одного из лидеров революционных народников.