Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Румыны в те дни раскололись на два лагеря. Одни (таких было большинство) громко радовались «возвращению» Бессарабии, «возрождению Великой Румынии» и прочим «благам», которые, по их мнению, могла принести Румынии война с Советским Союзом. Находились такие, кто сравнивал Антонеску со Стефаном Великим[64] или же Гитлера с Александром Кузой[65], собирателем земли румынской. Чем кончил Куза, они предпочитали не вспоминать. Здравомыслящее меньшинство шепотом говорило, что на Востоке сумасшедший фюрер свернет себе шею, и жалели о том, что Румынию втянули в заведомо проигрышную войну. В те дни, когда газеты и радио трубили о том, что гитлеровские дивизии все ближе и ближе подходят к Москве, метрдотель моего ресторана Георгий сказал мне: «Наполеон занял Москву, а после не знал, как унести ноги из России».

Я верил в то, что Гитлеру не удастся победить, но сердце мое тревожно сжималось, когда я слушал по радио ежедневные сводки ОКВ[66]. Даже если делить немецкое хвастовство надвое, картина все равно получалась неутешительной. «Когда? Когда их остановят и погонят назад?» — думал я.

Бессарабию заняли в июле 1941 года. Гитлер сделал Румынии «подарок» — Транснистрию[67]. Легко дарить то, что тебе не принадлежит. По сути дела, никакого подарка не было. Это все равно что переложить монету из одного кармана в другой, потому что самостоятельной, независимой Румынии в то время не существовало. Всем заправляли немцы. Антонеску не предпринимал ничего, пока не получал приказ из Берлина. В Бухаресте и по всей Румынии немцы вели себя как хозяева. Например, если немецкий офицер устраивал дебош в моем ресторане, то румынская жандармерия предпочитала не вмешиваться. «Вы сами виноваты, что вызвали недовольство господина майора (или капитана, или лейтенанта)», — говорили жандармы. В моем ресторане часто случались дебоши. Он был русским рестораном, и немцы приходили сюда для того, чтобы напиться и кричать о том, что скоро они завоюют Россию и превратят ее в одну из германских провинций. Сидя за столом в ресторане, легко рассуждать о воображаемых победах. Ресторан — не окоп. Я видел этих «победителей» в 1944 году. Никакого сравнения с теми бравыми вояками, что были в 1941 году. В 1944-м на Запад отступали не люди, а их тени — изможденные, оборванные, шатающиеся от усталости. Я никогда не радовался чужой беде, но, глядя на отступавших гитлеровцев, даже не радовался, а ликовал. Покорили Россию? То-то же! Будет вам урок! Но то было в 1944 году, а в 1941-м приходилось терпеть выходки немецких офицеров. Мне советовали переименовать ресторан и петь в нем немецкие или румынские песни, но я отказывался. Как был русский ресторан, так пускай и будет! «Не пой хотя бы цыганские песни!» — советовали мне знакомые. Цыган гитлеровцы преследовали наравне с евреями. Но я продолжал петь цыганские песни. Раз нет прямого запрета на их исполнение, то почему бы не петь их? Немцев принято считать образцом всяческого порядка, но на самом деле это не так. Весь их хваленый порядок зиждется на бездумном исполнении приказов. А порядка как такового нет, есть (то есть была) чудовищная бюрократическая машина, постоянно совершавшая ошибки. Вот пример. За исполнение еврейских песен грозили крупные неприятности, а цыганские можно было исполнять. У меня лишь однажды проверили документы, видимо, заподозрили во мне цыгана. Но узнав, что я русский, оставили меня в покое.

А вот от русских эмигрантов, создававших различные комитеты и союзы, покою мне не было. С началом войны откуда ни возьмись повылезала всякая нечисть, которая многие годы пряталась по углам. То ко мне приходили с предложением вступить в «Комитет по спасению России», то в «Союз русских патриотов», то еще куда. И всякий раз требовали сделать взнос или пожертвование. Я отправлял всех приходящих к моему компаньону Марику Кавуре, который в то время был основным владельцем ресторана (в 1940-м Кавура выкупил у другого компаньона — Станислава Геруцкого его долю). Кавура умел отказывать таким решительным образом, что просители сразу же уходили и больше никогда не приходили. Забегая немного вперед, скажу, что ресторан «Лещенко» просуществовал до ноября 1942 года и был закрыт по требованию префекта жандармерии Бухареста. Кавура попытался спасти ресторан и дал крупную взятку кому-то из высоких чинов префектуры, но это не помогло. Высокий чин деньги взял, а дела не сделал. Когда же Кавура явился к нему и выразил недовольство, то был арестован и провел в тюрьме около трех месяцев. Выйдя на свободу, он не вспоминал о пропавших деньгах, радовался тому, что его выпустили.

Тяжелым и непонятным было для меня то время. Казалось, что все перевернулось с ног на голову. Тяжелым не в бытовом смысле, а в психологическом. В 1941 году в Румынии цены росли не сильно, и всего пока было достаточно.