Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус

Терроризм как важнейшее в арсенале средств борьбы революционеров был обоснован основоположниками марксизма: «Существует лишь одно средство сократить, упростить и сконцентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство – революционный терроризм»[481]. «Только при помощи самого решительного террора <…> можем мы <…> оградить революцию от опасности»[482]. В. И. Ленин в июне 1905 г. писал о необходимости разделаться «с монархией и аристократией “по-плебейски”, беспощадно уничтожая врагов свободы, подавляя силой их сопротивление», а в октябре призывал «учиться у японцев», которые, преуспев в производстве и применении взрывчатых веществ, «перешли также к ручной бомбе, которой они великолепно пользовались против Порт-Артура». Тогда же он считал, что «каждый отряд революционной армии» должен быть немедленно готов к таким операциям, как «убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания»[483].

Так что революционный террор в России в 1905–1906 гг. не был «навязан» революционерам, они развернули его вполне сознательно, как загодя заготовленное оружие. Почва для этого – тот «гнилой и пунцовый туман, из которого сами собою выползают жабы террора»[484], – была подготовлена и всячески удобрялась «прогрессивной» прессой.

Жертвами революционного террора с февраля 1905 г. по май 1906 г. стали: городовые (346 человек – 27 % от общего числа жертв), стражники (257 – 20,2 %), околоточные надзиратели (125 – 9,8 %), гражданские чины (85 – 6,7 %), приставы и их помощники (79 – 6,2 %), урядники (57 – 4,5 %), жандармские нижние чины (55 – 4,3 %), фабриканты и старшие служащие на фабриках (54 – 4,2 %), представители сельской власти (52 – 4,08 %), землевладельцы (51 – 4 %), банкиры и крупные торговцы (29 – 2,27 %), полицмейстеры, уездные начальники и исправники (21 – 1,65 %), агенты охраны (18 – 1,4 %), духовные лица (12 – 0,95 %), жандармские офицеры (8 – 0,63 %), генерал-губернаторы, губернаторы и градоначальники (8 – 0,63 %), строевые офицеры (7 – 0,55 %), вице-губернаторы и советники губернских правлений (5 – 0,4 %), генералы (строевые) – 4 (0,31 %), – всего 1273 человека[485].

Сам П. Н. Дурново был объектом постоянной охоты террористов, «революционеры травили его как дикого зверя»[486].

С точки зрения П. Н. Дурново, терроризм – «это очень ядовитая идея, очень страшная, которая создала силу из бессилия»[487]. Что он мог противопоставить этой напасти? Арсенал средств был невелик.

В декабре 1905 г. были проведены аресты главнейших революционных деятелей, при обысках в их помещениях были изъято большое количество оружия и взрывных устройств[488].

Циркуляром от 24 декабря 1905 г. П. Н. Дурново, ссылаясь на ст. 17 Положения об охране и п. 1-й указа от 29 ноября 1905 г., обязал губернаторов и градоначальников все дела о лицах, изобличенных в убийстве и покушении на убийство должностных лиц, «передавать на рассмотрение военного суда для суждения виновных по законам военного времени с применением наказания по ст. 279 Устава о наказаниях»[489].

Однако аппарат МВД оказался неготовым эффективно бороться с террористами. Его агенты – в центре и на местах – не имели нужного опыта, были терроризированы антиправительственной прессой, скованы физическим страхом. Борьбу правительства с террористами тут же окрестили «правительственным террором» и организовали вокруг него свистопляску. Резкое его осуждение раздавалось иногда и с амвона[490].

Из министерства приходилось подсказывать и подталкивать: «Убийца полицмейстера и покушавшийся на убийство вице-губернатора должны быть преданы военному суду. Имейте в виду, что Иркутск с уездом объявлены на военном положении»[491].

Приходилось обращать внимание местных властей на опыт эффективной борьбы с террористами: «Сообщаю, что варшавский генерал-губернатор, руководствуясь ст. 12 правил о местностях, объявленных на военном положении, подверг смертной казни расстрелянием одиннадцать лиц, изобличенных в принадлежности к анархическому сообществу, проявившему свою деятельность изготовлением снарядов, террористическими актами, вымогательством, грабежом и насилием»[492].

Личный состав министерства юстиции почти поголовно страдал «судебным формализмом», был настроен либерально, а в части – и революционно. Приходилось подсказывать местным властям, как если не преодолеть сопротивление прокуратуры, то хотя бы его минимизировать: «В виду разномыслия с прокурорским надзором, следует по меньшей мере иметь настояние, чтобы никто из арестованных не был освобожден и чтобы виновные подвергались самому строгому наказанию по статьям, примененным прокуратурою»[493].