Петр Великий – патриот и реформатор

Наконец, 22 ноября, за два дня до того, на который бал назначен для торжества помолвки, Остерман снова явился для составления текста свадебного контракта, и Бергхольц вносит в свой дневник: «Было достойно примечания, что несравненно прекрасная принцесса Анна назначена в удел нашему государю, согласно общему и страстному желанию нашему. Таким образом, рассеяна неизвестность, царившая до сих пор, падал ли жребий на старшую принцессу или на вторую, Елизавету. Хотя ничто не может сравниться с красотою и грацией этой последней принцессы, мы, однако, все, и по многим причинам, сердечно желали старшую, т. е. принцессу Анну, и надеялись, что она сможет стать нашей герцогиней».

Первенство прав старшей сестры на российский престол не могло, вероятно, не влиять на вожделения господ голштинцев, хотя сам Карл-Фридрих, по-видимому, неохотно отказался от возможности жениться на Елизавете Петровне, которая нравилась ему больше сестры, если верить прозрачным намекам Бергхольца, но он сумел быть благоразумным и подчиниться решению Петра. Свыше трех лет ему не давали ответа; теперь он наконец становился зятем императора, и всякое другое соображение отходило на задний план.

Во всем этом что сказал Петр Екатерине? Говорят, что между ними происходили бурные сцены, и существует легенда, будто бы в ответ на его угрозы ее наказать она отвечала: «Посмотри на это зеркало на стене. Ты дорого заплатил за него. В твоей власти его разбить, но дом твой выиграет ли от этого?» В глазах посторонних положение императрицы осталось без изменений. Но не в природе Петра было кротко подчиниться созданному положению; он повез Екатерину присутствовать при казни ее любовника. Она выдержала эту муку, не падая в обморок. Труп Монса оставался на плахе несколько дней, согласно принятому обычаю. Смогла ли Екатерина происками добиться того, чтобы его убрали? Когда это было наконец сделано, Петр налил спирта в бокал вроде тех, в которых держат анатомические препараты в кунсткамерах, и погрузил в него голову Монса; затем он поставил ужасный сосуд на камин в спальню Екатерины. В течение нескольких недель несчастная принуждена была терпеть близкое соседство трагичной реликвии. Монс был обезглавлен 16 ноября; до 7 декабря, если не дольше, его тело и голова оставались на площади. Петр скончался 28 января. В течение по крайней мере шести недель, до последних дней императора, когда она поняла, что он не сможет уже встать и дойти до ее комнаты, Екатерина должна была каждую ночь видеть этот призрак против своей кровати. Даже если она посмела покрыть его платком, она все же чувствовала его присутствие. Только после смерти Петра, когда сама она вступила на престол, она смогла велеть убрать бокал. Она послала его в Академию наук, где были уже вереницы таких бокалов. Полвека спустя Екатерина II назначила княгиню Дашкову президентом этой академии. Новая начальница, знакомясь с тем, что содержало доверенное ей учреждение, наткнулась на голову Монса, и вся эта старая история была воскрешена. Дабы покончить с нею, Екатерина II велела схоронить голову Монса в подвале Академии.

Для Петра и для жены его эти мрачные ноябрьские дни оттеснили все, что не касалось их личной драмы. Анна Петровна, уже семнадцатилетняя девица, и незначительный ее жених отошли на задний план. До казни Монса единственным шагом императора по делу свадьбы было объявление герцогу, что его предложение принято. Все подробности были отложены до того времени, когда император удосужился ими заняться, но ему надо было сначала избавиться от Монса, как можно лучше выгородив репутацию Екатерины. С.-Петербург был, вероятно, полон толков и пересудов, но дневник Бергхольца очень скупо их воспроизводит, и то в смягченном виде. Вот все извлечения из его текста, упоминающие о Монсе.

«11 ноября 1724. Молодой Апраксин рассказывал, что Монс в течение двух дней был под арестом в своей комнате и что он, Апраксин, был при нем караульным, но что теперь он в Зимнем доме императора, где заседает верховный трибунал, секретному опросу которого он подвержен. Он не мог достаточно описать, насколько за эти два дня Монс похудел от горя. У него, говорят, от страха был удар. Впрочем, Апраксин говорит, что ничего плохого не подтвердилось. Генеральша Балк от ужаса, говорят, еще очень больна в постели».