Петрос идет по городу

Как-то раз Яннис сказал при встрече Петросу и Сотирису, что они ему скоро понадобятся, и мальчики стали приходить в пять часов к гаражу и поджидать Янниса. Сначала Петрос думал, что Яннис хочет узнать что-нибудь об Антигоне, но тот даже не спрашивал, как она поживает. Однажды, обняв Петроса и Сотириса за плечи, он повел их по переулкам к большому шоссе. Взобравшись на насыпь, они смотрели, как мимо них проезжали огромные немецкие грузовики, от тяжести которых, казалось, должен осесть асфальт.

— Черт побери, что они везут? — спросил Сотирис.

— Боеприпасы, — ответил Яннис, вынимая что-то из-за пазухи. — Проколем у них пару шин? Как вы считаете? — И он бросил на мальчиков лукавый взгляд.

— Но как? — подскочили те.

За пазухой у Янниса был спрятан бумажный пакет, полный коротких толстых гвоздей с большими шляпками. Ребята принялись с увлечением бросать их на шоссе, точно это было конфетти. Потом, притаившись, ждали, когда, тяжело пыхтя, пройдет первая машина. Вдруг раздался громкий хлопок, похожий на пистолетный выстрел. Сотирис и Петрос припали к земле. Яннис шепнул им:

— Лопнула шина, лопнула! — И кадык радостно подпрыгнул у него на шее.

Спрятавшись за насыпью, они не сводили глаз с тяжелого грузовика, остановившегося поблизости; мотор его продолжал стучать. Из кабины вылез немец, потом появились еще два, и они стали менять колесо.

— Им хватит работы на час, не меньше, — сказал Яннис. — Здесь у нас настоящий заслон.

— Он проехал по моим гвоздям. Я их бросил, — похвастал Сотирис.

— Сбегай проверь, — осадил его Яннис.

Неподалеку на шоссе показался кузов другого грузовика. Но, схватив мальчиков за руки, Яннис пустился бежать. Когда они свернули в переулок, последовал новый взрыв.

— Теперь это мои гвозди, — засмеялся Яннис.

С тех пор Петрос и Сотирис часто ходили на насыпь и оттуда наблюдали за шоссе, прячась в разных местах, чтобы их не обнаружили немцы. Яннис научил своих юных друзей метко бросать гвозди и сам больше не сопровождал их. В последний раз мальчики привели туда всю свою футбольную команду, и ребята единогласно решили, что это очень интересная игра. Ведь футбол, в который они играли каждый день, успел им надоесть. Но лопнула лишь одна шина, и они чуть не передрались, потому что каждый из них утверждал, что именно его гвоздь проткнул ее. Потом они перестали ходить к шоссе, так как с утра до вечера дул сильный ветер, относивший гвозди в сторону. К тому же у Янниса кончились «боеприпасы».

— Чтобы взорвать немецкий поезд, гвозди не нужны, — заявил Сотирис.

Яннис принял его слова всерьез.

— На такую операцию я возьму с собой только Петроса, — сказал он без тени шутки. — Ты, жулик, утверждал бы, что все составы взорвал ты один.

Сгорая от нетерпения, Петрос каждый день ходил встречать Янниса, но тот, потрепав его по волосам, говорил:

— Завтра.

Тогда Петрос присоединялся к Сотирису и другим ребятам, которые носились перед зданием своей бывшей школы и кричали, словно дразня друг друга:

— Кэ бэлло задница! Кэ бэлло задница!

Карабинер, стоявший у двери, думал, что они играют в какую-то игру, и только когда они подбегали совсем близко и слишком громко орали, он топал начищенными стоптанными ботинками и устало покрикивал:

— Avanti… avanti[20], я тебя!..

— Тебя, меня и его! — вопили тогда хором ребята и скрывались за углом.

Вскоре наступили такие холода, что они не могли уже бегать по улицам.

Петрос никогда не видел снега. Перелистывая однажды большую греческую энциклопедию, он обнаружил фотографию: Афины, запорошенные снегом, и внизу подпись: «Редкая фотография Афин». В этом году, как только наступил ноябрь, выпал снег. В доме было страшно холодно, а о том, чтобы топить печку, и думать не приходилось. Только в кухне мама разжигала огонь, чтобы сварить обед. Насыпав в круглый бидон опилок, она утрамбовывала их деревянной каталкой, которой до войны раскатывала листы теста для пирога с сыром, потом засовывала в горлышко бидона куски смятой газеты и зажигала их. Мама дула, махала картонкой, пока огонь не разгорался как следует. Поэтому от нее всегда пахло дымом и опилками. А Петрос помнил, как он любил прежде обнимать перед сном маму, распространявшую вокруг аромат роз.

«Я пришлю вам с Петросом рецепт. Этот лосьон я приготовляю сама», — говорила она знакомым дамам, которые приходили на праздник к ним в гости и восхищались ее духами.

И если Петросу хотелось теперь иногда прижаться к маме, чтобы согреться, то, вспомнив о запахе дыма и опилок, он предпочитал мерзнуть.

Дедушка ходил по дому — в редких случаях, когда не лежал, — завернувшись в вишневый плед, подпоясанный веревкой. Больше всего у Петроса зябли руки, потемневшие и распухшие. Мама связала из обрывков разноцветной шерсти пару перчаток для Антигоны и часто спрашивала ее с тревогой:

«Руки ты не обморозила?»

Можно было подумать, что придет конец света, если Антигона обморозит руки. У мамы пальцы распухли и стали толстые, как сосиски. Когда она стирала или мыла посуду, то не разрешала Антигоне помогать ей.