Петрос идет по городу

Некоторое время все молчали, никто не спрашивал, куда он уезжает. Петрос тоже молчал. Он знал, что дядя Ангелос собирается в Египет. Разве он не повторял то и дело: «Исход войны будет решаться в Египте»?

— А как же Рита? — невольно вырвалось у Петроса.

Все сердито посмотрели на него, словно он сболтнул страшную глупость. Но дядя Ангелос со смехом обнял его.

— Я, дружок, стар для Риты. Мне уже двадцать восемь. Но если она дождется моего возвращения и подрастет к тому времени, то…

Обняв дядю Ангелоса, Антигона расплакалась. А Петрос, почувствовав всю важность момента, встал рядом с ним и, положив руку ему на плечо, как это делал директор школы, вручая выпускнику аттестат, произнес с пафосом:

— Ты, дядя Ангелос, умрешь и тебя забудут…

— …но родина останется! — к великому удивлению мальчика, закончил фразу дядя Ангелос. — Думаешь, только ты читал про Алексиса? — расхохотался он.

Перед сном Антигона, закручивая волосы, долго вздыхала.

А вздохи ее означали, что она расчувствовалась и не прочь пооткровенничать.

Петрос присел на край ее кровати.

— Тебе жалко Риту? — спросил он.

— Нет, я ей завидую.

— Завидуешь?!

— Знаешь, как прекрасно любить человека, который где-то вдали подвергается опасности. Ты волнуешься, не знаешь, что с ним, мечтаешь о нем каждый вечер, и твоя подушка мокра от слез…

Он оцепенел от изумления.

— И что в этом хорошего?

— Ты еще мал и ничего не понимаешь.

Петрос не стал возражать. Ноги у него замерзли, он прикрыл их одеялом сестры, и Антигона, кончив закручивать волосы, стала согревать его холодные пальцы своим горячим дыханием.

ЧАСТЬ II «Е-Е-ЕСТЬ ХОЧУ…»

Глава 1 НОВЫЕ ИГРЫ

Школа открылась! Но не было ни новой школьной формы, аккуратно развешанной на спинке стула, ни новых учебников с одуряющим запахом типографской краски. Антигона примерила свой старый фартук. Хотя выпустила весь запас, он оказался ей настолько короток, что, глядя на нее, невозможно было удержаться от смеха.

— Ах, как ты выросла! — воскликнула мама с отчаянием в голосе, поразившим детей.

Мама взялась связать кофты директрисе Антигоны и ее дочерям в счет платы за обучение. Часто по вечерам, когда Петрос помогал ей распутывать нитки и наматывать их на клубки, он думал о том, что Антигона, как и он, прекрасно могла бы учиться в государственной школе, и маме тогда не пришлось бы мучиться с грубой козьей шерстью, больно коловшей руки. Но мама и слышать об этом не желала.

Здание частной школы «Парфенон» забрали немцы, и девочки занимались теперь в редакции одного журнала. Они сидели по две на одном стуле, а после конца уроков убирали стулья в соседнюю комнатушку, потому что в пять часов приходили на работу сотрудники редакции. Вернувшись однажды домой, аккуратная Антигона, вопреки обыкновению, швырнула портфель на кровать и, закрыв дверь детской, посмотрела на Петроса горящими от возбуждения глазами.

— Знаешь, кто директор журнала?

— Какого журнала? — с недоумением спросил он.

— В редакции которого мы занимаемся.

— Кто же? — равнодушно откликнулся Петрос, совсем не стремившийся это узнать.

— Костас Агаринос!

— Ну и что?

Антигона тут же принялась рассказывать: сегодня, когда они перед занятиями расставляли стулья, то увидели в углу стопку журналов «Пегас». Внизу на обложке было набрано красивым шрифтом: «Директор Костас Агаринос».

— И что еще я нашла! — воскликнула она, захлебываясь от восторга, и показала листок бумаги, где было выведено каллиграфическим почерком: «Приду в восемь. Костас Агаринос».

Не успел Петрос спросить, ей ли адресована записка, а если нет, то зачем она ее взяла, как Антигона заговорила опять:

— Разве не замечательная записка? Я взяла ее себе на память.

Сложив листок, она спрятала его в какую-то книгу и принялась снова болтать, но Петрос не мог долго выслушивать ее излияния. Ему надо было срочно разыскать Сотириса: у них были свои дела…

Со школой Петроса дело обстояло еще хуже. Ее помещение заняли карабинеры, и уроки проходили в бывшем гараже, где на земляном полу застыли масляные пятна и от огромной железной двери, даже закрытой, несло холодом. В каждом углу там рассаживалось по классу, и если не приходил какой-нибудь учитель, то два, а иногда и три класса сливали. В двенадцать уроки кончались, потому что учеников начальной школы сменяли гимназисты. По дороге домой Петрос часто встречал Янниса, идущего на занятия. Из семидесяти ребят в классе Петроса в школу являлось не больше двадцати. Господин Лукатос теперь не проверял по списку присутствующих и не спрашивал: «Почему ты опоздал?», если кто-нибудь появлялся среди урока. Он уже не кричал, размахивая указкой: «Молчать!» — и не повторял своей любимой фразы, которую все знали наизусть и даже шиворот-навыворот: «Я отправлю тебя колоть дрова». Придя в первый раз после перерыва в школу, ребята с трудом узнали его. Он встретил их словами: «Мои милые детки» — и спросил, завтракали ли они. Руку подняла одна Нюра, дочка пекаря.