Петрос идет по городу

Петрос разлегся на траве. Хотя было еще раннее утро, этот последний день мая сулил тепло, и солнце уже слегка припекало. Как хорошо, что он, поссорившись с Антигоной, ушел из дома. Лежа в саду, он мог думать о чем угодно, и никто ему не мешал. Высоко над его головой проплывало облако, похожее на Дон-Кихота, восседавшего верхом на своем Россина́нте; потом оно преобразилось в птицу с распростертыми крыльями; облако удалялось, превращаясь постепенно в едва заметную точку, и наконец совсем исчезло. Небо прояснилось, стало голубым. Майские жуки все больше натягивали нитку, и Петрос немного отпустил ее. Если бы можно было, забравшись в сад с черепахой и жуками, жить там в полном одиночестве и забыть, что немцы вступили в Афины. Забыть, что папа не служит больше в конторе «Сливочное, оливковое масло», что мама в отчаянии целые дни донимает его: «Ищи работу… Ищи работу… Ищи работу… Любую работу, иначе зимой мы умрем с голода». А папа с утра до вечера ловит по радио разные станции. «Интересно, что ты станешь делать, когда немцы опечатают радиоприемники и мы сможем слушать только Афины? Сорвешь печать? А что тогда будет с детьми?» Дети, дети! Если бы мама знала, что Петросу совершенно безразлично, сорвет папа печать с радиоприемника или нет! «Исход войны будет решаться в Египте». Чьи это слова? Дяди Ангелоса. «Египет совсем рядом с Критом. А Крит пал. Целый месяц бились немцы, чтобы захватить его, забрасывали туда парашютные десанты», — возражал ему папа. «Критяне оборонялись одними камнями», — стоял на своем дядя Ангелос. «Уничтожен последний очаг сопротивления на Крите», — сообщило вчера афинское радио. «Войска союзников переправились в Египет», — передал Лондон. «Дядя Ангелос, ты поедешь в Египет?» — «Не мели чепуху и никогда больше не повторяй этого даже в шутку!» — напустилась на Петроса мама.

Кто сказал, что в этом году даже не расцвели розы во дворике? Костас Агаринос, поэт Антигоны. Неправда. Все вокруг благоухает от роз. Это глупости, великий поэт! Великий поэт, которого нет ни в одной хрестоматии! Яннис принес Антигоне его книгу только из-за красивой обложки. Знал бы Яннис, как судачат о нем Антигона и Рита!

— Он совсем тебе не нравится?

— Ты шутишь! Как можно влюбиться в мальчишку с таким кадыком?

Петросу напротив Яннис очень нравился, хотя стоило тому заговорить, как кадык у него на шее начинал подпрыгивать, точно мяч во время игры в пинг-понг.

— Если мой друг, который взял Шторма, попросит тебя об одном одолжении, ты ему не откажешь?

— Нет, нет! Говори, что нужно сделать.

— Не сейчас. В другой раз.

По словам Янниса, Шторм быстро привык к своему новому хозяину. Странная собака. Только Жабу не желала она признавать.

— Знаете, дорогая госпожа Элени, если немцев не трогать, то и они вас не тронут, — так сказала маме госпожа Левенди при встрече на лестнице.

— Мама, они и Риту не тронут?

Ходил слух, что в Афинах евреев трогать не будут: ведь Афины немцы подарили итальянцам. Подумать только, например, тебя спросят: «Какой подарок хочешь ты получить на день рождения?», а ты заявишь: «Нью-Йорк или Москву». — «Хорошо, они твои». Если Петросу когда-нибудь предложат в подарок город, он попросит Зу́нклу, что поблизости от Айос Андре́аса, куда он ездил на лето в лагерь. В этом году некуда ехать отдыхать. Не жди ничего хорошего.

Комендатура. Комендант. Комендантское управление… Хорошо здесь, в заброшенном садике, хотя сейчас и оккупация. Каждый день будет он ходить сюда с майскими жуками и Тодоросом. С утра до полудня будет проводить в садике. Как раньше в школе. Каждый день, пока не уйдут из города оккупанты. Вот было бы в Афинах побольше садов, чтобы люди прятались в них и ждали… Если немцев не трогать, то и они не тронут… Но что сделал Шторм Жабе? Почему он бил собаку плеткой? Она не любила его. Не хватало еще любить их, немцев!

— Эй, Петрос, ты на мне женишься?

Приподнявшись, он сел в траве. Голос доносился откуда-то сверху. Подняв голову, он увидел, что на ветке сосны сидит Нюра, младшая дочка соседнего пекаря. У трех дочерей пекаря, кругленьких и пухлых, как французские булки, были странные имена: Шура, Мура и Нюра. Говорили, что пекарь приехал когда-то давно из России и в его пекарне до сих пор висит портрет русского царя Николая. Петрос невзлюбил всех трех девчонок, потому что они потешались над его худобой, когда мама посылала его в пекарню за хлебом. Нюра училась с ним в одном классе. На перемене, подбежав к нему вместе с подружками, она кричала:

— Эй, Петрос, ты на мне женишься?

Заливаясь смехом, смотрели девчонки на его тощие ноги…

— Что ты делаешь там, наверху? — спросил Петрос сердито, недовольный тем, что нарушили его покой в саду, где он чувствовал себя полным хозяином.

— Хотела поглядеть… Да отсюда не видно.

— Что поглядеть?

— А я тебе не скажу, — кокетливо ответила Нюра, слезая с дерева. — Дай мне майского жука, тогда скажу.

— Не дам.

— Ну вот и не узнаешь про древко.

— Какое древко?

— Да то, что торчит без флага. Я слыхала про него в пекарне.

— Ладно, дам тебе майского жука.