Петрос идет по городу

Эти стихи читала на школьном празднике Антигона, в белом платье, с синими лентами в волосах. «Какая красивая девочка!» — восклицали чужие мамы. И его мама гордилась дочкой. Сам он тоже гордился сестрой. И все вокруг было тогда чистым и прекрасным. А теперь… теперь оккупация. Нет свободы, одни кошмары; он заблудился в темноте, и старуха ест отбросы… Дикие гуси не прилетят за ним, а голуби, обитавшие в городе, давно съедены… Как вернуться домой? По какой идти улице? Перед Петросом простиралась площадь Омониа. В одном ее углу что-то чернело и слегка шевелилось, словно ветки густого кустарника. Перед войной господин Лукатос водил их класс сажать сосенки. Кому придет теперь в голову посадить кусты на площади, прямо на плитах? Когда Петрос подошел поближе, ветки закачались, и город стал еще более необычным и страшным. Тогда живой человек, а не малыш из сказки весь задрожал. На ночном ветру шевелились не кусты, а дети. На огромной решетке, под которой проходили электропоезда железной дороги, сидели жалкие маленькие оборвыши со старческими личиками. Сквозь решетку проникал теплый воздух, но вместе с ним и тошнотворное зловоние. Увидев Петроса, один мальчик подвинулся немного, освобождая для него место, и случайно толкнул локтем своего соседа, а тот как сидел, так и свалился, точно пугало, опрокинутое ветром.

— Подох, — сиплым голосом сказал первый мальчик. — Капут! — и, съежившись, подогнул под себя ноги.

Ходил слух, что сироты, чьи родители погибли во время бомбежек, ютятся в тоннелях железной дороги и на ее решетках. Так говорили женщины в очереди за хлебом.

Петроса приводили в ужас страшные истории, которые непрерывно рассказывались в очереди. Он не жаловался, что мама посылала всегда его, а не Антигону за хлебом; не жаловался, что ему приходилось подолгу простаивать и мерзнуть, но он не в силах был слушать эти истории и не знал, куда деваться от жалостливых взглядов, которые бросали на него, печально качая головой, женщины, тронутые его худобой.

Может быть, скоро и от него ничего не останется? Может быть, и он скоро умрет? Капут, как сказал мальчик, ожидавший своей очереди отправиться на тот свет. Но где-то на доме осталось кривое «о», выведенное зеленой краской. «Цвет зеленый — цвет одежды всей земли и цвет надежды».

Внезапно Петрос пустился бежать и сам не помнил как нашел дорогу домой. Домой! Какое прекрасное слово! Я иду домой! Нельзя сказать ничего лучше, чем «Я иду домой. Меня ждет мама». Хотя все совсем не так, как до войны, дедушка ворует хлеб и бродит по комнатам с мутным взглядом, готовый убить Тодороса.

Робкий человечек исчез. Капут. Его поглотил город кошмаров. Теперь Петрос несся по улицам, ведущим к дому. Едва дыша, добежал он до своего подъезда и, закрыв за собой дверь, прислонился к стене, чтоб отдышаться. Из квартиры госпожи Левенди доносились звуки рояля и голос «Целы. Сначала пела она одна, потом к ней присоединился Жаба. Она разучивала с ним греческую песенку; Жаба громко подтягивал ей, шепелявя и коверкая слова:

Твои гласа вешно
Сводят меня ш ума…

Покатываясь от смеха, Лела поправляла его.

— Шлюха! — пробормотал Петрос, стиснув зубы.

Взбежав по лестнице, он быстро проскользнул в свою квартиру. Он опасался встречи с Сотирисом, который наверняка спросил бы его, где он был. Вся его семья сидела за обеденным столом. Никто не поинтересовался, откуда он так поздно вернулся. Ему хотелось прижаться к маме, хотя от нее и пахло дымом и опилками. Он споткнулся о стул, и все с досадой посмотрели на него.

— Ш-ш-ш… — сердито зашипел папа.

Только тогда Петрос понял, что они, приникнув к радиоприемнику, слушают Лондон. Он тоже подошел поближе, но передача уже кончалась, и ему удалось уловить только последнюю фразу: «…Наши дорогие братья и сестры, мы знаем, что вы голодаете; мы здесь обеспечены продовольствием, но думаем о вас ежечасно».

— Вот вам! — погрозил дедушка обеими руками радиоприемнику. — Сначала наедятся до отвала подачками господ англичан, а потом и о нас вспомнят… Благодарим вас покорно за доброту. — И дедушка низко поклонился приемнику, точно стоял на сцене рядом с Великой Антигоной и благодарил за внимание публику.

— Вот увидите, скоро устроят бесплатные обеды… в школах и всюду, — заявил Петрос таким авторитетным тоном, что все глаза обратились к нему.

— Неправда! Откуда ты знаешь? — весь загорелся дедушка.

— Так я слыхал, — проговорил более сдержанно Петрос.

— Дай бог, — вздохнула мама, сплетя пальцы; ее красные руки от обморожений были покрыты болячками.