Слушая об этом, Петрос радовался, что у Ламброса Астериса не было собственного гардероба, и поэтому мама вместо него вышла замуж за папу. Хотя папа не особенно разговорчивый человек, но добрый, почти никогда не бранит Петроса и обращается с ним, как со взрослым. И потом, ни за что на свете он не хотел бы, чтобы его мама играла на сцене. Как хорошо, когда мама целиком твоя, весь день дома, и, если задержишься немного в школе или заиграешься на улице, она поджидает тебя на лестнице. А мама всегда ждала его на лестнице; сначала бранила, напустив на себя строгость, а потом шептала, прижимая к груди: «А я волновалась из-за тебя, противный мальчишка».
Может быть, вспомнив обо всем этом, он оробел сейчас на пороге кухни, где они с Антигоной стояли, как карабинеры, готовые произвести обыск.
— Неужели мы ей так и скажем? — с сомнением спросил он.
— Если ты передумал, я пойду одна, — ответил старший карабинер, Антигона.
Когда они вошли в кухню, мама не обратила на них ни малейшего внимания. Она разжигала огонь в жаровне с опилками, а огонь не хотел разгораться. Увидев маму с раздутыми щеками и слезящимися от дыма глазами, Антигона застыла в нерешительности. Наконец мама заметила их и закричала:
— Уходите отсюда! Вы пропахнете дымом… А ты только что вымылась, — набросилась она на дочку.
— Нам надо серьезно поговорить с тобой, — мрачно изрекла Антигона.
Оставив жаровню, мама вытерла глаза подолом фартука и испуганно посмотрела на них:
— Что-нибудь случилось?
— Почему ты здороваешься с семьей Левенди? — спросила Антигона и подтолкнула Петроса, чтобы он ее поддержал.
— Зачем ты здороваешься с ними, ведь у них живет этот паршивый немец? — произнес он басом, как разговаривал обычно с малышами на улице, изображая из себя взрослого.
— Я не намерена отчитываться перед вами в своих поступках, — проворчала мама не очень сердито и, убедившись, что не случилось никакой беды, успокоенная, подошла опять к жаровне.
Но Антигона не отступала.
— Тогда мы перестанем с тобой разговаривать. Правда, Петрос?
Петрос в полной растерянности не знал, что делать. Ему не хотелось подводить сестру, но язык не поворачивался заявить маме: «Я не буду с тобой разговаривать».
— Правда ведь, Петрос? — повторила Антигона.
Он не успел ответить, потому что разгневанная мама повернулась к ним, задев при этом случайно локтем жаровню, которая упала, и тлевшие опилки рассыпались по полу.
— Уходи, уходи сейчас же! — закричала мама Антигоне. — У тебя волосы пропахнут дымом.
Она подтолкнула девочку к двери, и теперь та, в свою очередь, растерялась. Она походила уже не на бравого старшего карабинера, а на трусливого итальянского солдата, бегущего с поля боя. Стоя на коленях, мама собирала красными опухшими пальцами горячие опилки, и Петрос тотчас бросился ей помогать.
— Что же мне делать? Что же мне делать? — в отчаянии приговаривала она. — Теперь жаровня уже не разгорится!
Петрос разыскал кусок картона и стал им подбирать опилки, но мама сердито вырвала картонку из его рук и сама принялась орудовать ею. Он стоял, глядя на маму, и тоже не знал, что делать. К горлу его подступил комок. Если бы не война и не оккупация, то можно было бы спичкой зажечь газ — и заполыхало бы синее-синее пламя, открыть кран — и побежала бы вода. А у мамы были бы длинные тонкие пальцы, на безымянном красовалось бы золотое обручальное кольцо, а на среднем пальце — перстенек с красными камешками.
— Что ты стоишь как истукан? — сказала мама. — Пойди отряхнись, а то засыплешь кровать опилками.
Он, насупившись, поплелся в детскую; сейчас, конечно, на него накинется Антигона за то, что он не поддержал ее, та принялась выговаривать ему совсем за другое:
— Почему ты не помог маме? — сразу налетела она на него.
— Она не захотела.
— А ты должен был настоять.
— Почему же ты не идешь помогать ей? — пробормотал он тоже довольно сердито.
Совсем некстати из-под стола вылез Тодорос и стал точно нарочно ползать по детской, ударяясь о ножки стульев.
— Завтра ты отнесешь его в чулан, — распорядилась Антигона. — А то скоро комната превратится в зоопарк.
— Отвяжись! Ты мне надоела! — проворчал он свирепо.
Антигона разревелась, но Петрос был уверен, что не из-за его дерзких слов.
На следующее утро, торопясь в школу, Петрос столкнулся на лестнице с госпожой Левенди, которая неслась, разъяренная, вниз с ведерком известки и щеткой в руках. Выйдя на улицу, Петрос чуть не завопил от восторга. На стене их дома огромными красными буквами было написано: «Бесплатные обеды». Он остановился, любуясь лозунгом, и тут увидел, как подоспевшая госпожа Левенди принялась замазывать известкой красные буквы.
— Ведьма, — пробормотал он себе под нос. — Предательница.
Но сколько она ни билась, надпись проступала сквозь известку. Петрос готов был ей крикнуть, что она зря старается. Откуда знать госпоже Левенди, что в краску подмешан рыбий клей и что она не боится даже дождя?
— Я приготовила для вас вечную краску, — говорила ему и Яннису Дросула, вручая им банку с зеленой краской.