Петрос идет по городу

Дамы и девушка поговорили немного с господином Лукатосом. Какие-то люди сняли с тележки котлы и водрузили их посреди класса. Подойдя к доске, учитель обратился к ребятам с торжественным видом, словно держал речь на национальном празднике:

— Возьмите свои котелки и встаньте в очередь. Начинается раздача бесплатного обеда.

Зазвенели бидончики, потом наступила тишина, и господин Лукатос отдал приказ, как на параде:

— Малыши вперед, старшие назад, остальные в середину! Не шуметь!

Сотирис и Петрос стояли в серединке. Дожидаясь своей очереди, они смотрели, как большие металлические ложки погружались в котлы и через секунду подымались, тяжелые-тяжелые, дымящиеся, и из них лился в бидончики густой суп. Стоявшим впереди малышам повезло, они уже получили свою порцию и отходили, слизывая капли, текущие по стенкам полных бидончиков. Одной разливательной ложкой орудовала учительница третьего класса, другой — девушка в черном свитере, которую звали Софи́я. Богатые дамы отмечали что-то на листах бумаги с красным крестом наверху и беседовали с господином Лукатосом.

— По-видимому, останется порций тридцать, — сказала одна из них.

— Кто из детей больше нуждается? — спросила другая.

— Все нуждаются, — ответил господин Лукатос. — Сто процентов дистрофиков.

— Ну и ну! — подтолкнул Петроса Сотирис. — А ты знал, что мы дистрофики?

Петрос не успел ответить, как подошла его очередь. Девушка в черном свитере опустила ложку в котел.

Вот что значит бесплатный обед — слова, которые он вместе с Яннисом столько раз писал на стенах домов и оградах. Слова, которые Ахиллес произносил особенно торжественным тоном: «Мы должны добиться бесплатных обедов». Отныне Петрос будет знать, что волшебные слова, написанные на стенах домов, воплощаются в жизнь.

Суп перелился из ложки в бидончик Петроса, сделанный из банки от маргарина — желтой жестянки с черными буквами. До войны дедушка ворчал на маму за то, что она готовила на маргарине. «Сливочное масло полезней и вкусней», — твердил он. Но маргарин стоил вдвое дешевле, а маме всегда приходилось экономить деньги… Горячий тяжелый бидончик обжигал Петросу руки. Девушка в черном свитере улыбнулась ему.

— Спасибо, — смущенно пробормотал Петрос.

— Хоть один человек сказал спасибо, — засмеялась она и тут же добавила ему еще пол-ложки супа.

— Спасибо! — громко провозгласил Сотирис, стоявший позади Петроса, и тоже получил добавку.

Петрос поклялся себе больше не благодарить Софию. Домой он пошел один. Сотирис решил остаться до конца раздачи, надеясь, что ему, такому заморышу, непременно дадут еще супа… Петрос шагал, бережно неся горячий бидончик, от которого он сам согрелся. Бидончик слегка покачивался, и на поверхности плавало несколько капелек жира, похожих на островки в море. Если бы Петрос не боялся обжечься, то отхлебнул бы чуть-чуть. Но хорошо, что суп такой горячий, а то за одним глотком последовал бы второй и третий, и банка из-под маргарина могла бы опустеть. Придя домой, он поставил суп на стол.

— Я принес бесплатный обед, — сказал он с такой гордостью, словно объявил о том, что стал первым учеником в классе.

Подойдя к столу, мама перекрестилась и, точно к иконе, прикоснулась губами к желтой жестянке с черными буквами.

В их доме не было икон. Над дедушкиным диванчиком висела фотография Великой Антигоны в золотой рамке. Если бы на дедушку нашла вдруг охота осенить себя крестом — он никогда не крестился, — ему бы пришлось сделать это, наверно, перед портретом Великой Антигоны. Ведь мама же сейчас перекрестилась, как бабки на пасху во время крестного хода, перед банкой с супом.

Вскоре не только ребятам в школах, но старикам и больным стали выдавать бесплатные обеды. Дедушка записался в список «престарелых тяжелобольных», чтобы получать обеды, распределяемые униатскими священниками.

— Униаты[26] — вот истинно верующие люди, — заявил с восторгом дедушка. — Они будут выдавать дополнительно черный изюм.

Но не только из-за этого прекратил он свои прогулки по городу.

— Не заподозрил ли он, что мы знаем, как он изображает умирающего? — задавались вопросом Петрос и Антигона.

Они твердо решили отвадить его от этих прогулок. Как только он собирался выйти на улицу, Петрос или Антигона были тут как тут.

— Я пойду с тобой, дедушка.

— А я еще не совсем впал в детство и могу гулять один, — выходил из себя старик.

— Нет, я провожу тебя, — сурово говорила Антигона, точно строгая гувернантка непослушному ребенку.

— Тогда я останусь дома, — упрямился дедушка, как непослушный ребенок, и в крайней досаде усаживался на диван, закутавшись в вишневый плед.

Видно, он догадался, что его выследили. Ведь когда мама спрашивала, что с ним, чем он недоволен, дедушка не жаловался на внуков, которые, навязываясь со своими услугами, не давали ему выйти одному из дому, а бормотал, что у него болят ноги. При этих словах он косился на Петроса и Антигону, с невинным видом смотревших в окно. Им волей-неволей пришлось применить к нему такие строгости, а Антигона, как воришка, даже залезла потихоньку в карман его пиджака и вытащила оттуда ложку.