Петрос идет по городу

Все быстро разгадали его фокус: он притворялся веселым, чтобы люди думали, будто немцы одерживают победы.

— Он принимает нас за идиотов, — выходил из себя дедушка.

В маленьком квартале, где жил Петрос, никто не мог спать спокойно, хотя иностранные радиостанции громко вещали: «Победа приближается», хотя на фронтах наступали русские и англичане с американцами.

«Черная клетка» кружила по улицам, то и дело останавливаясь у чьей-нибудь двери. Сегодня они… завтра мы…

Сотирис уехал к Ахиллесу. Об этом, кроме Петроса и Янниса, не знал никто, даже Антигона. «Чем меньше мы знаем друг о друге, тем лучше». Разве не так сказал сумасшедший в пижаме? Петрос не знал ничего о господине Григо́рисе, жившем в соседнем доме. А он оказался таким важным человеком, что за ним приехала «черная клетка» с десятью вооруженными до зубов немецкими солдатами; его подняли на рассвете с постели и увезли куда-то.

Господин Григорис, почтовый служащий, уходил с утра на работу, а вечером сидел в кофейне и так шумно прихлебывал кофе, что слышно было на противоположном тротуаре. Петрос его невзлюбил, так как при каждой встрече на улице слышал от него один и тот же вопрос:

«Ну, пострел, как твои успехи в школе?»

Ничего не знал Петрос и о госпоже Ни́ки, которую вместе с двумя дочерьми тоже арестовали немцы. Когда они с Сотирисом были еще малышами, то звонили к ней в квартиру и тут же прятались в подъезде. Госпожа Ники открывала дверь и, не увидев никого, кричала:

«Бесчувственные создания!»

А они в своем тайнике прыскали от смеха.

Яннис перестал ночевать дома. Чтобы повидаться с ним, Петрос ходил в другой квартал к незнакомым людям. В скульптурной мастерской больше не собиралась молодежь. Там жила теперь блондинка по имени Ма́ро, с волосами в мелких кудряшках, как у негритянки. Она играла на скрипке. Под видом уроков музыки Петрос ходил к ней два раза в неделю. В скрипичном футляре он приносил пачки газет в одну страничку, которые печатал Яннис со своими друзьями где-то в прачечной. Кроме «здравствуй», Маро не говорила ему ни слова. Молча вынимала газеты и отдавала ему пустой футляр. Петрос немного мешкал, ожидая, не заведет ли она с ним беседу, и успевал полюбоваться на глиняную Дросулу. Но Маро, поздоровавшись, больше не открывала рта. Она смотрела всегда на Петроса равнодушными глазами, никогда не улыбалась, но и не выглядела печальной. Лицо у нее было точно высечено из камня, но не Ахиллесом, потому что камень оживал у него под руками…

Только один раз, когда Петрос утром пришел со своей «скрипкой» в мастерскую, он увидел другую Маро. Прежде всего она сказала:

— Добрый день, Одуванчик.

Потом развела для него в воде немного сухого молока и дала кусочек кекса, испеченного из сладкого горошка.

— Ешь и пей, — проговорила она хриплым голосом и погодя прибавила: — Сегодня в тире расстреляли семерых… Среди них и Анто́ниса…

В последнее лето перед войной пятнадцатого августа Петрос ходил с дядей Ангелосом на ярмарку.

«Зайдем в тир», — предложил дядя Ангелос.

Петрос, не знавший, что это такое, тут же согласился, потому что с дядей ему всюду было интересно.

Оказалось, что тир — это большой дощатый балаган без передней стенки с длинным прилавком. В глубине висело в ряд пять-шесть белых квадратных картонок с черным пятном посередине, а вокруг него черные окружности, одна больше другой, как круги на воде, если бросить в озеро камень. Стоявшая за прилавком пухленькая девушка дала дяде Ангелосу ружье.

— Цельтесь в самое сердце, — сказала она с кокетливой улыбкой.

Взяв ружье, он нагнулся немного, уперев локти в прилавок, прицелился и выстрелил. Вторая пуля попала в центр черного пятна. Девушка сняла с полки большую куклу в розовом платье с надутой физиономией и преподнесла ее дяде Ангелосу. Он долго-долго потом смеялся…

Таким представлял себе Петрос тир. А сейчас Маро сказала, что там расстреляли семерых, а среди них и Антониса… Маро с каменным лицом вынула, как обычно, из футляра газеты, но из глаз ее капали слезы, и от них расплывались буквы с еще не просохшей типографской краской.

Петрос не решился спросить, в каком тире это произошло и кто такой Антонис. Но через несколько дней он и все Афины узнали еще о троих, потом о двадцати, тридцати расстрелянных… Когда партизаны взрывали немецкий поезд или мост, когда похищали в качестве заложника какого-нибудь немецкого офицера, народ ждал, что в тире каратели прицелятся в самое сердце…

— Расстреляли двести человек, — сообщила однажды утром расстроенная вконец мама, вернувшись домой из лавки с покупками.

Это было первого мая. Проснувшись, Антигона потянулась и, встав с постели, широко распахнула ставни. Комната наполнилась солнечным светом.

— Помнишь, Петрос, последнее первое мая перед войной? — спросила она и повернулась спиной к окну, так что солнце позолотило ее волосы.