Петру Гроза

— Слушайте, а известно ли вам и полковнику, что фронтисты пригласили в Деву задолго до своего собрания группу кинооператоров, которые снимали всю подготовку и весь ход этого собрания? Это ведь будет документ, опровергающий агрессивные намерения фронтистов, подтверждающий мирный, конституционный, как говорит Гроза, характер движения.

— Демонстрацию фильма нужно запретить. Конечно, он еще не готов, но, вероятно, мы опоздали, полковник не сумел перехватить пленки у операторов, и они, наверное, уже отправили их для проявления за границу.

Ни министр внутренних дел, ни заведующий кабинетом, ни руководитель сигуранцы Девы не знали, что и здесь Гроза был предусмотрителен. Фильм снимали две бригады. Один комплект пленки действительно был отправлен для проявления в Будапешт, а один на случай, если при доставке фильма из-за границы будут приняты меры к его конфискации, проявлялся и готовился в стране друзьями Грозы и «Фронта земледельцев».

Репрессии против участников съезда в Деве приняли огромный размах и охватили всю страну. Но главный удар был направлен против наиболее сильной организации уезда Девы. И тут должен был показать свои способности полковник Амзулеску.

В то же время по отношению к Петру Грозе применялись меры деликатного, интеллектуального усмирения. В роли такого усмирителя, успокоителя «взбунтовавшегося» Грозы выступил престарелый Авереску, бывший генерал, а сейчас уже маршал. Гроза дважды был министром в его правительствах. Он посылает «даку» в город Деву следующее письмо:

«Любимый господин Гроза, поскольку в ближайшее время мы должны вернуться к активной политической деятельности (Авереску имеет в виду свою народную партию. — Ф. В.), думаю, что настало время выяснить весьма важный вопрос.

Во время последней нашей встречи у меня создалось впечатление, что Вы остаетесь и дальше серьезной опорой нашей партии. Через несколько дней после нашей встречи состоялось собрание землепашцев, о котором Вы мне говорили. На этом собрании, где, как я знаю, Вы тоже выступали, были выработаны формулы относительно крестьянского долга[29], совсем противоположные нашим заявлениям в парламенте. Мы не можем изменить своего отношения к этому вопросу, потому что достигнуть какого-либо соглашения с крестьянами невозможно. В основе их действий прежде всего и главным образом лежит эгоизм.

Поэтому я прошу Вас подумать основательно, прежде чем дать согласие возглавить «Фронт земледельцев». Вы должны понять, что будет превыше Ваших возможностей сочетать свои обязанности по этому «Фронту» с теми, которые Вам предстоят как одному из виднейших деятелей моей партии. Мы находимся перед лицом явной несовместимости, и Вы один только в состоянии принять нужное решение. В надежде, что Ваше решение будет таковым, что мне предстоит и в дальнейшем удовольствие видеть Вас рядом со мной, прошу принять самое сердечное рукопожатие.

Маршал Авереску».

Гроза узнал почерк и ход мыслей этого прожженного, старого демагога, сумевшего после версальских договоров создать под громкими фразами «национального единства» так называемую народную партию. Он попытался тогда объединить на национальной основе многих наивных людей, веривших, что под звуки постоянно повторяющихся националистических лозунгов изменится жизнь трудящихся масс. Но на националистической мельнице «народной» партии, как скажет потом Гроза, мололась совсем другая мука. По одному рукаву текли обещания хорошей жизни для народа, по другому — первоклассная мука для верхушки общества, пробравшейся к власти и жаждавшей богатства, богатства и богатства. Заняв министерские кресла, устроившись в великолепных особняках на Каля Виктории и в живописнейшем районе тихих аллей и прохладного воздуха шоссе Киселева, они забыли запах родной земли, острый запах крестьянского пота, тяжелые картины изнурительного труда крестьян, гнущих спины от зари до зари на полях помещиков. Обещания переустроить жизнь крестьян оставались в протоколах заседаний Совета министров и «высокой говорильни» — парламента под куполом дворца на холме митрополий.