Петру Гроза

27 марта 1936 года рано утром зазвенел звонок у дверей Грозы. Он пошел открывать, а там — никого. Только в почтовом ящике ранее обычного появился пакет. Гроза взял конверт, увидал, что адрес напечатан на машинке: «Личное письмо от старого друга. Вскрывать только адресату». «Посмотрим, что за старый друг». Писал некий Илья, никогда не числившийся среди друзей председателя «Фронта земледельцев».

«Дорогой мой! Твое имя часто произносится в парламенте в связи с твоими принципами и в особенности в связи с избирательным союзом, где господа националисты (национал-царанисты) заявляют, что-де они заключили с тобой соглашение только относительно выборов в Хунедоаре, и ничего больше… Зная тебя как человека мыслящего, я бы с удовольствием послушал из твоих уст мотивы, побудившие тебя сделаться левым экстремистом (в теории, разумеется, потому что на деле я знаю тебя как христианина, любящего семью и признающего индивидуализм).

Приветствует тебя с большой любовью твой друг Илья».

Как оказалось впоследствии, этот «приветствующий с большой любовью друг» был автором и вышеприведенных строк из фашистской газеты Гоги.

Петру Гроза и руководители «Фронта земледельцев» не поддавались на провокации.

Как быть?

Этот вопрос стоял перед Петру Грозой и перед всеми его соратниками. Он поговорил с Зэрони, с Груей Петру Моцу и Георге Микле.

Как быть?

Ответы были разные. Можно тут же потребовать ответа от руководства национал-царанистской партии. Пока что в закрытых переговорах. Можно выступить открыто в печати и со ссылкой на документы опровергнуть клевету. Можно отмежеваться от царанистов снова. Но это так нежелательно. Ведь Народный фронт только-только создается. Не надо давать повода для его развала в самом начале.

Гроза считал, что нужно ждать. Если национал-царанисты и не станут подтверждать принятого совместно решения, то пусть они сами себя разоблачат. Они, во-первых, разоблачат себя перед своими же членами партии, а во-вторых, перед общественным мнением страны.

Так оно и получилось.

«Прошло много лет после того, как, по евангелию, Иуда Искариот предал за тридцать сребреников своего учителя Иисуса Христа. Но предатели не перевелись», — с горечью думал Петру Гроза, углубившись в чтение отчета о парламентских дебатах в знакомом круглом зале дворца «народных избранников» на холме митрополии.

Вот выступает с «зажигательной» речью Октавиан Гога. Он предъявляет руководству национал-царанистской партии Юлиу Маниу и Иону Михалаке обвинение в том, что они вступили в союз с коммунистами, продают интересы «великого румынского народа», «великой Румынии».

Лидер царанистов Ион Михалаке, отец идеи крестьянского государства, человек, который в свое время провел через парламент знаменитый закон о свободе продажи крестьянами наделов, полученных по аграрной реформе, радеющий о процветании кулачества, побывавший недавно для изучения опыта правления государством у Муссолини, не может стерпеть этого оскорбления. Он поправляет свой живописный длинный национальный наряд, в котором демонстративно появлялся на заседаниях парламента, и просит у председателя слова. На скамьях депутатов правящей либеральной партии оживление, на скамьях шумных молодчиков из партии гого-кузистов улюлюканье. Но председатель стучит молоточком, успокаивает зал и предоставляет слово тяжеловесному Михалаке. Он начинает с того, что не мог удержаться, услышав, как пытаются поставить в один ряд национал-царанистов с коммунистами, с Анной Паукер, с Константинеску-Яшь, — тут уж никак не подыщешь слов для выражения удивления, возмущения. Михалаке делает паузу, для того чтобы на самом деле подыскать те слова, которые могут выразить это возмущение. Так, однажды Сократа оскорбил один незнакомец. Сократ засмеялся. «Чего ты смеешься?» — спросили его. «Смеюсь над этим дураком. Он хотел оскорбить другого Сократа, а не меня. Меня ведь он не знает». Так вот, подобным образом смеемся и мы, когда слышим, как нас называют коммунистами, когда нас сравнивают с Анной Паукер, с Константинеску-Яшь. Мы, подчеркиваю я, больше, чем кто-либо, против коммунистов!»

На скамьях национал-царанистов раздались бурные и продолжительные аплодисменты.