Петру Великому покорствует Персида

   — Королевскому правительству было обо всём известно, — подтвердил маркиз.

   — Ещё бы, — с нескрываемым ехидством заметил Шафиров. — Франция в ту пору была в нежных отношениях с турками. Она и доселе питает весьма большие симпатии к султану. Эти узы несколько ослабли после посещения моим государем Парижа. А затем и недавнею перепиской конфиденциального свойства.

   — Вы имеете в виду матримониальные планы, связавшие оба наших двора? — осведомился маркиз.

   — Вот именно. К сожалению, мы никак не можем договориться. Ваш кардинал Дюбуа скорей не святоша, а купец. Он торгуется с нами с большим упорством. Но должен вам сказать, что этот торг ни к чему хорошему не приведёт. Государь отвернётся от вас и вознамерится глянуть в другую сторону. Скажем, в Вену...

   — Кардинал очень стар, — уныло заметил Кампредон. — И от него далеко не всё зависит. При королевском дворе есть более влиятельные персоны, нежели кардинал. Это они диктуют свои требования.

Шафиров деланно рассмеялся:

   — Они не ведают выгоды. Ежели наши дворы породнятся, то будет союз, пред которым склонится вся Европа. Могущественный союз! Государь получил уже немало соискателей руки своих дочерей.

   — Мне это известно, — качнул головой Кампредон. Но Шафиров, не обратив внимания, продолжал:

   — Испанский двор предлагает руку инфанта, прусский — своего наследного принца. Наконец, весьма важный претендент — герцог Голштинский. Государь покровительствует ему. А герцог, как вам наверняка известно, родной племянник покойного Карла Двенадцатого, то есть, иными словами, главный претендент на шведскую корону. Сам же герцог покорил сердце старшей из принцесс — Анны Петровны. Ей в этом году исполнилось шестнадцать лет, она, как говорится, в самой поре.

Словом, у нас есть выбор, — закончил Шафиров, — И я искренне советую не испытывать терпение моего государя. Вам прекрасно известен его нрав: он не терпит препятствий, недосказанностей и виляния. Ежели ваш кардинал и те, кто за ним стоит, не пойдут на уступки, он круто повернёт в ту сторону, которая ему приглянется.

Маркиз согласился. Да, он представит соображения, высказанные вице-канцлером, королевскому двору, находя их разумными. Лично он — и в этом почтеннейший Пётр Павлович не должен нисколько сомневаться, — за родственный союз России и Франции, ибо предвидит происходящие от сего выгоды.

   — Кстати, дорогой барон, такой брачной союз уже был некогда заключён между нашими государствами, — с улыбкой заметил он. — Да-да, правда это было много веков тому назад. Но тогда дочь Ярослава Мудрого Анна Ярославна взошла на французский престол под именем королевы Анны, и её правление оставило благоприятный след в нашей истории.

   — У вас прекрасная память, маркиз, благодарю вас, — рассеянно отвечал Шафиров.

Выражение озабоченности, погасшее было на время разговора, опять всплыло на его лице. От Кампредона не ускользнуло это. Он тотчас, как только Шафиров заговорил, в самом голосе и тоне его почувствовал напряжённость, между тем как прежде вице-канцлер был сама благожелательность.

Несомненно, на его благожелателя обрушились какие-то неприятности. Эхо их доносилось до иностранных министров, у коих были свои осведомители из числа сенаторов либо их помощников-секретарей.

Он решился спросить напрямик, без обиняков, которыми уснащались обычно разговоры между дипломатами.

   — Прошу прощения, любезнейший барон, но от меня не могло укрыться, что вы претерпеваете некие служебные неприятности, не так ли?

   — Ох, маркиз, оно в самом деле так. Вам, как моему истинному другу, откроюсь, но прошу всё мною сказанное оставить меж нами.

   — О, разумеется, разумеется. Я никогда не осмелился бы злоупотреблять вашей доверительностью.

   — В Сенате составился заговор противу меня. Во главе этого заговора — светлейший князь Меншиков, вот что самое неприятное. Он известный интриган, мздоимец и грабитель. — Шафиров распалился, всё повышая и повышая голос. — Но вся беда в том, что государь словно бы закрывает глаза на его проделки. Меншиков подольстится, в крайнем случае отведает дубинки, и всё ему сходит с рук. Давеча его уличили в том, что его люди чеканят фальшивую монету и под видом серебряной отправляют её войску в Перейду и в Астрахань. И что же? Ничего!

   — Может, ваш государь не знает об этом? — Маркиз был удивлён.

   — Государь всё знает, что знать хочет, — отмахнулся Пётр Павлович. — Но разве ж это всё? А почепское дело, кое я разоблачил по велению самого государя. Я его нелицеприятно исследовал и представил его величеству, что князь, пользуясь своею властью, приписал себе великое множество земель, вовсе Почепа не касающихся. И вестимо нашёлся у светлейшего верный клеврет — Скорняков-Писарев, составлена была партия противу меня...

Шафиров впал в ажитаци и, машинально сорвав с головы парик, стал размахивать им и перешёл на крик.

   — Зная мою ревность к интересам государя, они все напали на меня!

Он побагровел, он задыхался, казалось, его вот-вот хватит удар. Кампредон встревожился. Он понял, что если сию минуту не остановить излияния Шафирова, то его хватит кондрашка.