— Этому противятся удача и преподаватели, — вздохнула Пэтти. — Понимаешь, мои актерские способности были раскрыты не ранее экзаменационной сессии на первом курсе, а после экзаменов, когда меня пригласили на роль в пьесе, преподаватели решили, что я потрачу время с большей пользой, изучая греческий. На втором курсе я была занята совсем другим и не могла играть на сцене, а в этом году меня попросту лишили привилегий за то, что я поздно вернулась с рождественских каникул.
— Но мне показалось, ты сказала, что ты участвуешь в пьесе?
— О, — промолвила Пэтти, — это маленькая роль, и мое имя не значится.
— Что это за роль?
— Я — гром.
— Гром?
— Да, «гром запредельный». Лорд Бромли говорит: «Синтия, ради тебя я брошу вызов всем. Я последую за тобой на край света». В это мгновение снаружи доносится гром. Я и есть тот самый гром, — гордо молвила Пэтти. — Я сижу за освещенным луной балконом, в пространстве размером около двух квадратных футов, и швыряю ламповое стекло в коробку. Может показаться, что это не слишком важная роль, однако это поворотный пункт, вокруг которого разворачивается весь сюжет.
— Надеюсь, ты не поддашься волнению перед сценой, — рассмеялась Кэти.
— Постараюсь, — сказала Пэтти. — Вот идут дворецкий, лорд Бромли и Синтия. Мне нужно идти и гримировать их.
— Почему ты гримируешь людей, если ты не член комитета?
— О, однажды, в период ослабления умственных способностей, я брала уроки по росписи фарфоровых изделий, поэтому предполагается, что я знаю, как это делать. Прощай.
— До свидания. Если ты получишь цветы, я пришлю тебе их с капельдинером.
— Обязательно, — сказала Пэтти. — Не сомневаюсь, что я получу кучу цветов.
За кулисами все пребывало в радостной суматохе. Джорджи, в короткой юбочке и в английской блузке с закатанными рукавами, сжимая в руке тетрадку, стояла посреди сцены и руководила рабочими и растерянными членами комитета. В артистической уборной Пэтти распоряжалась актерским составом. В одной руке она сжимала заячью лапку,[14]
другая ее рука была вымазана красными и синими жировыми красками.— Ох, Пэтти, — протестующее заметила Синтия, бросив испуганный взгляд в зеркало, — я выгляжу скорее как субретка, нежели как героиня.
— Именно так ты и должна выглядеть, — возразила Пэтти. — Ну же, сиди смирно, пока я слегка не подрумяню твой подбородок.
Синтия воззвала к верному лорду Бромли, сидевшему в тени, который вежливо предоставил дамам право первенства. — Бонни, взгляни, тебе не кажется, что я слишком румяная? Я уверена, что, как только ты меня поцелуешь, все это немедленно сотрется.
— Если это сотрется так легко, тебе повезет больше, чем большинству людей, которых я гримирую. — И Пэтти со знанием дела улыбнулась, вспомнив, как Присцилла полночи отмокала после предыдущей пьесы, а на следующее утро появилась к завтраку с нахмуренными бровями и лихорадочным румянцем на щеках. — Ты должна помнить, что огни рампы требуют много цвета, — объяснила она снисходительно. — Ты выглядела бы мертвенно-бледной, если бы я позволила тебе выйти так, как ты хотела вначале. Следующая!
— Нет, — заметила Пэтти появившемуся дворецкому, — тебе выходить только во втором акте. Сначала я приму Разгневанного Родителя. — Разгневанный Родитель был извлечен из своего угла, где он тревожно бормотал свою роль. — В чем дело? — спросила Пэтти, щедрой рукой нанося морщины, — тебе что, страшно?
— Н-нет, — сказал Родитель, — мне не страшно, просто я боюсь, что мне будет страшно.
— В таком случае, тебе лучше передумать, — сказала Пэтти безжалостно. — В этот вечер мы не допустим волнения перед выходом на сцену.
— Пэтти, ты можешь справиться с Джорджи Меррилс; заставь ее позволить мне выйти на сцену без всякого парика, — вскричала Синтия, поворачиваясь и выставляя напоказ шапку желтых кудрей такого оттенка, подобного которому в природе не существовало.
Пэтти критически осмотрела парик. — Возможно, он слегка золотист для этой роли.
— Золотист! — произнесла Синтия. — Он явно
— Тогда отчего бы тебе не выйти со своими собственными волосами? Родитель, нахмурь свой лоб, я хочу увидеть, как располагаются твои настоящие морщинки.
— Джорджи заплатила два доллара за прокат парика, и она обязана возместить его стоимость, заставив меня носить его, даже если я буду выглядеть пугалом и это испортит пьесу.
— Чепуха, — сказала Пэтти, отодвинув Родителя и уделяя безраздельное внимание данному вопросу. — Твои собственные волосы и впрямь выглядят лучше. Просто затеряй парик и держись подальше от Джорджи, пока не поднимется занавес. Появляются зрители, — объявила она во всеуслышание, — и вам придется вести себя тихо. Вы так жутко суетитесь, что вас можно услышать во всем театре. Эй, ты зачем так шумишь? — поинтересовалась она у лорда Бромли, который подошел шаркающей походкой, эхом отдававшейся в колосниках.