Пэтти в колледже

III. Впечатлительный мистер Тодхантер

— Почту уже приносили? — Присцилла окликнула девушку в противоположном конце коридора.

— Не думаю. В нашу комнату еще не заглядывали.

— А вот и почтальон! — Присцилла налетела на девицу, разносившую почту. — Есть что-нибудь для 399-ой?

— Вы возьмете и почту мисс Уайатт?

— Да, я возьму все. Как много! Это все нам? — И Присцилла пошла по коридору, размахивая висящей на веревочке тетрадкой и вскрывая на ходу конверты. В этот момент к ней присоединилась Джорджи Меррилс, которая точно так же держала тетрадку за веревочку и размахивала ею.

— Привет, Прис, идешь на английский? Помочь тебе нести твою почту?

— Спасибо, — сказала Присцилла, — можешь оставить себе большую ее часть. Итак, это, — прибавила она, вытаскивая голубой конверт, — реклама кольдкрема, без которого не может обойтись ни одна дама; а это, — извлекая желтый конверт, — реклама говяжьего экстракта, без которого не может обойтись ни один работник умственного труда; этот, — вытаскивая белый конверт, — хуже всех, поскольку выглядит, как официальное письмо, но на деле ничто иное как послание, адресованное «Уважаемой сударыне» и гласящее, что мой портной переехал с Двадцать второй на Сорок третью Улицу и надеется, что я по-прежнему буду оказывать ему содействие своим покровительством.

— А тут, — продолжала она, переходя к корреспонденции своей соседки, — кольдкремовое и говяжье-экстрактное письмо для Пэтти и одно из Йеля; видимо, это Рауль объясняет, почему он не смог приехать на студенческий бал. Хотя толку от этого мало. Ни один смертный мужчина не заставит ее поверить, что он сломал ключицу не преднамеренно. И я не знаю, от кого это, — продолжала Присцилла, рассматривая последнее письмо. — На нем значится «Отель А…, Нью-Йорк». Никогда о таком не слышала, а ты? И почерк мне тоже не знаком.

Джорджи засмеялась. — Ты ведешь учет всех корреспондентов Пэтти?

— О, на сегодняшний день я знаю большинство из них. Обычно самых интересных она цитирует вслух, а тем, кто не интересен, она не отвечает, так что они перестают писать. Скорее, сейчас прозвенит звонок. — И они протиснулись в толпу девушек, поднимавшихся по лестнице в класс.

Звонок прозвенел как раз, когда они вошли в класс, и Присцилла молча уронила письма в подол Пэтти, проходя мимо нее. Пэтти читала поэзию и не подняла головы. Со времени первого звонка она проглотила порядка десяти страниц из Шелли и, не будучи уверена, что именно будут спрашивать на уроке, столь же прожорливо поглощала теперь Вордсворта. Метод Пэтти относительно поэзии романтизма заключался в том, чтобы в первой части занятия быть весьма энергичной, поймать взгляд преподавателя в начале часа, с блеском ответить урок и провести оставшееся время в кротких раздумьях.

Сегодня, однако, необычная груда корреспонденции отвлекала ее разум от его прямого долга. Ей не удалось встретиться взглядом с преподавателем, и опрос продолжался без ее участия. Сидя позади нее, Присцилла наблюдала, как она, скептически нахмурившись, читала письмо из Йеля и состроила гримасу при виде голубого и желтого писем; но прежде чем она дошла до «Отеля А…», Присцилла вновь обратила свое внимание на урок. Подходила ее очередь, и, волнуясь, она стала формулировать мнение об отличительных признаках изображения бессмертия в творчестве Вордсворта.

Внезапно класс вздрогнул оттого, что Пэтти громко хихикнула. Она тут же сделала непроницаемое лицо, которое приняло выражение праздной невинности, но слишком поздно. Она встретилась-таки глазами с преподавательницей.

— Мисс Уайатт, каковы, на Ваш взгляд, наиболее серьезные ограничивающие обстоятельства нашего писателя?

Мисс Уайатт моргнула раз, другой. Этот вопрос, вырванный из контекста, ни о чем ей не говорил. Однако часть ее философии заключалась в том, чтобы никогда не сдаваться окончательно; она всегда выкарабкивалась.

— Значит так, — начала она с видом глубокомысленного раздумья, — этот вопрос можно рассматривать двояко: как с художественной, так и с философской точки зрения.

Это прозвучало многообещающе, и преподавательница ободряюще улыбнулась. — Да? — сказала она.

— И все же, — после еще более глубокомысленного раздумья продолжала Пэтти, — я думаю, что одна и та же причина послужит основным объяснением обеих.

Преподавательница чуть не спросила: «Что Вы имеете в виду?», но сдержалась и просто ждала.

Пэтти решила, что с нее довольно, и, однако, отчаянно бросилась в атаку, — Несмотря на его поистине глубокую философию, мы замечаем в его поэзии определенную… едва ли можно сказать, напористость и отсутствие… э-э… созерцания, что я приписала бы его незрелости и его… весьма буйному образу жизни. Если бы он прожил дольше, то, полагаю, со временем он бы с этим справился.

Группа была ошарашена, уголки губ преподавательницы подергивались. — Это определенно интересная точка зрения, мисс Уайатт, и, насколько мне известно, абсолютно оригинальная.