Петух в вине

Собственно говоря, сам текст этого документа и прилагаемого к нему протокола с графиком конкретных мероприятий по его реализации был предварительно почти согласован. Но именно что «почти» – у сторон оставались серьезнейшие расхождения по такой «мелочи», как финансовые условия предстоящих артистических обменов. Французы на своей позиции стояли жестко и твердо и вроде бы отступать не собирались. Так что сражение предстояло в духе битвы под Бородино. В составе делегации была своя женщина – переводчик, однако, Фурцева попросила посла П. А. Абрасимова, чтобы на решающую часть переговоров для перевода ее выступления откомандировали меня. С Екатериной Алексеевной мне в этом качестве доводилось работать и раньше, поэтому я немного удивился, услышав ее предупреждение:

– Пожалуйста, Юра, постарайтесь максимально точно переводить все, что я буду говорить. А то знаю я вашего брата-переводчика, бывает, что вы слегка подправляете выступающего, если полагаете, что он в чем-то ошибается.

Не буду сейчас излагать свои взгляды на переводческую деятельность в целом – это особая и довольно деликатная тема, относительно которой высказываются противоречивые суждения. Касательно же замечания Е. А. Фурцевой, безусловно соглашусь с тем, что в целом переводческие вольности, конечно, абсолютно недопустимы. Ну а по мелочам, не будем греха таить, хоть и редко, но отдельные «нюансировки» высказываний со стороны переводчиков все же случаются. В данном случае я заверил Екатерину Алексеевну, что приложу все силы для предельно аутентичного перевода, даже если это будет в ущерб французской лингвистике.

Сами переговоры поначалу проходили довольно мирно и гладко, но когда дело дошло до пресловутых финансовых условий, накал тональности дискуссии постепенно стал нарастать. Особенно острым было выступление Фурцевой, которая помимо прочего метала громы и молнии и лично в адрес министра культуры Франции Дюамеля. За дословное содержание ее выражений я, естественно, ручаться не могу, но припоминаю, что среди них, в частности, были примерно следующие:

– Слушая вас, господин Дюамель, мне становится стыдно – вы ведь, в конце концов, министр культуры, а не торговли! Из Советского Союза мы направляем на гастроли во Францию таких повсеместно знаменитых музыкантов, как Рихтер и Гилельс, как Коган и Ойстрах и многих других отдельных исполнителей, или ансамбли мирового уровня. Французская же сторона, как торговец коврами на восточном базаре, пытается свести все лишь к собственной финансовой выгоде, ставя этих выдающихся артистов на одну доску со своими, кстати, зачастую весьма рядовыми эстрадными.

Я тщательно переводил этот гневный монолог, а у самого все больше росло опасение: ну все, хана, окончательно разобиженные французы ни на какие уступки не пойдут и само соглашение вряд ли удастся подписать. Но тут подошло время перерыва, и все участники переговоров переместились в другой зал на совместный обед. Со словами: «Юра, за мной, работа только началась» Екатерина Алексеевна, вооружившись бокалом с шампанским, которое подали на аперитив, решительно направилась в сторону своего французского коллеги. Вот теперь она вела себя совсем по-другому:

– Господин Дюамель, – ласково и почти жалобно заворковала она, слегка приобняв того за плечи, – я должна, наверное, извиниться за то, что была излишне резка и эмоциональна. Вы уж не сердитесь и простите меня – ведь я не только министр, но еще и женщина.

– И смею вас заверить, госпожа Фурцева – вы не только женщина, но еще и очаровательная женщина! – не дав ей договорить до конца, воскликнул галантный француз.

Екатерина Алексеевна, действительно, хоть и была уже не первой молодости, но выглядела превосходно: подтянутая фигура, прическа, сделанная сразу по приезде в Париж у известного французского куафера, одета в строгий, но элегантный костюм. Дальше в ходе обеда беседа между двумя министрами продолжалась уже в самом дружеском духе. А затем Дюамель собрал свою команду для конфиденциального разговора, по окончании которого нам было заявлено, что французы снимают свои финансовые претензии и договор можно будет вскоре подписать.

Теперь я попытаюсь объяснить, почему мне сейчас вспомнилась эта история, произошедшая более трех десятков лет назад. Она, как мне представляется, достаточно интересна и поучительна сама по себе. Однако, дело не в этом. Ларчик открывается весьма просто: не исключаю, что некоторые читатели останутся слегка разочарованными содержанием этой последней главы моих воспоминаний. Мол, многие приведенные блюда и рецепты их изготовления и так достаточно хорошо известны, а посему ничего особо новенького из них не извлечешь. Я с такой гипотетической критикой в общем-то буду готов согласиться. При этом, однако, следуя примеру Е. А. Фурцевой, хотел бы лишь сказать: