Певерил Пик

Весьма довольный её наружностью, Чиффинч остался не менее доволен умом и обращением Алисы, когда встретил её позднее в Лондоне в присутствии дяди. Безыскусственность и вместе с тем тонкость её замечаний заставили Чиффинча смотреть на Алису так, как его ученый прислужник-повар смотрел бы на новый соус, достаточно пикантный, чтобы возбудить пропавший аппетит пресыщенного эпикурейца. Он клялся, что она — надёжный фундамент, на котором, благоразумно следуя его советам, несколько честных людей могут построить здание своего благополучия при дворе.

Для того чтобы представить Алису ко двору, достойные друзья решили отдать её под надзор одной весьма опытной дамы, которую одни, считая её супругой Чиффинча, именовали сударыней, а другие называли сударкой. Это была одна из тех особ, которые готовы на все услуги и исполняют все обязанности жены без обряда, сопряженного со всяческими неудобствами и нерасторжимостью уз.

Одним и, наверно, по своему значению далеко не второстепенным из наиболее пагубных следствий разврата, царившего в эти беспутные времена, было то, что границы между добродетелью и пороком стали настолько стерты и неразличимы, что и неверная жена, и нежная подруга, не бывшая женой, отнюдь не утрачивали благоволения светского общества; напротив того, в высших кругах их обеих принимали наравне с женщинами, положение которых было вполне определенным, а репутация — незапятнанной.

Устойчивая liaison[69], как, например, между Чиффинчем и его красоткой, не вызывала особых пересудов. И таково было его могущество как премьер-министра удовольствий своего господина, что, как выразился сам Карл, дама, представленная нашим читателям в предыдущей главе, уже заслужила все права замужней женщины. Отдавая справедливость этой благородной даме, мы должны сказать, что ни одна законная жена не могла бы лучше помогать своему господину во всех его начинаниях и более успешно проматывать его доходы.

Она занимала целый дом, называвшийся домом Чиффинча, и дом этот служил ареною бесчисленных интриг, как любовных, так и политических. Там нередко проводил вечера Карл, когда вздорный нрав его первой фаворитки, герцогини Портсмутской, заставлял его искать иного общества. Чиффинч уже умел очень ловко пользоваться подобными случаями для укрепления своего влияния, и даже самые важные государственные особы, если только они не были совсем чужды придворной политике, не решались пренебрегать им.

Этой-то миссис Чиффинч и человеку, ссудившему ей своё имя, препоручил Эдуард Кристиан дочь своей родной сестры и доверчивого друга, хладнокровно основывая свои расчеты на её гибели как деле предрешённом и обещающем принести состояние более солидное, чем то, которое до сих пор могла дать ему жизнь, проведённая в беспрерывных интригах.

Ни о чём не подозревавшая Алиса не видела ничего предосудительного ни в окружавшей её невиданной роскоши, ни в обращении хозяйки дома, услужливой и ласковой как от природы, так и по необходимости. И всё же какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что тут что-то неладно, — это чувство у человека напоминает инстинкт самосохранения у животных, проявляющийся с приближением врага. Так птицы сжимаются в комочек, когда в воздухе парит ястреб, так трепещут звери, когда где-то неподалеку в пустыне рычит тигр. Алиса ощущала на сердце тяжесть, которую ничто не могло облегчить; и те несколько часов, которые она провела в доме Чиффинча, были подобны часам, проведённым в тюрьме, когда человек не знает, за что его схватили и что с ним будет дальше. Сцена, к которой мы теперь возвращаемся, произошла на третий день после приезда Алисы в Лондон.

Эмпсон дерзко и грубо, что прощалось ему ради его неподражаемого искусства игры на флейте, рассуждал о всех других музыкантах, а миссис Чиффинч с беспечным равнодушием внимала ему, когда вдруг в соседней комнате послышался чей-то громкий и оживлённый голос.

— Тысяча чертей! — воскликнула хозяйка, позабыв о своём жеманном чванстве, прикрывавшем грубость её натуры, и, вскочив с места, подбежала к двери. — Неужели это он возвратился? Ведь если старый Раули…

Но тут её прервал лёгкий стук в противоположную дверь, и она вдруг отдернула руку от двери, которую собиралась было открыть, так, будто обожгла пальцы, и проворно бросилась на диван.

— Кто здесь?

— Сам старый Раули, сударыня, — сказал король, входя в комнату со своим обычным непринужденным и весёлым видом.

— Ах, боже мой! Ваше величество… Я думала…

— Что я вас не услышу, не так ли? — спросил король. — И потому вы говорили обо мне, как обыкновенно говорят об отсутствующих приятелях. Не извиняйтесь. Я слышал от дам, что разорванное кружево гораздо лучше заштопанного! Садитесь. Где Чиффинч?

— В Йорк-хаусе, ваше величество, — ответила хозяйка, стараясь оправиться от замешательства и принять достойный вид. — Не прикажете ли, ваше величество, послать за ним?

— Я подожду, пока он сам не вернётся, — сказал король. — Позвольте отведать вашего шоколада.