Певцы Родины

первом... Я в Петербурге еще решил "Стрельцов" писать. Задумал я их, еще

когда в Петербург из Сибири ехал. Тогда еще красоту Москвы увидел... В

Москве очень меня соборы поразили. Особенно Василий Блаженный: все он мне

кровавым казался... Как я на Красную площадь пришел, все это у меня с

сибирскими воспоминаниями связалось... Когда я их задумал, у меня все лица

сразу так и возникли... Помните, там у меня стрелец с черной бородой - это

Степан Федорович Торгошин, брат моей матери. А бабы это, знаете ли, у меня и

в родне были такие старушки... А старик в "Стрельцах" - это ссыльный один,

лет семидесяти. Помню, шел, мешок нес, раскачивался от слабости и народу

кланялся. А рыжий стрелец - это могильщик, на кладбище я его увидал. Я ему

говорю: "Пойдем ко мне, попозируй". Он уже занес было ногу в сани, да

товарищи стали смеяться. Он говорит: "Не хочу". И по характеру ведь такой,

как стрелец. Глаза глубоко сидящие меня поразили. Злой, непокорный тип.

Кузьмой звали. Случайность: на ловца и зверь бежит. Насилу его уговорил. Он,

как позировал, спрашивал: "Что, мне голову рубить будут, что ли?" А меня

чувство деликатности останавливало говорить тем, с кого я писал, что я казнь

пишу.

А дуги-то, телеги для "Стрельцов" - это я по рынкам писал... На

колесах-то грязь. Раньше-то Москва немощеная была, грязь была черная.

Кое-где прилипнет, а рядом серебром блестит чистое железо... Всюду красоту

любил.

"Отвлеченность и условность - это бичи искусства", - часто говорил

художник.

Суриков своими творениями с первых шагов утверждал полнокровное,

реальное ощущение жизни. Глядя на его холсты, словно видишь самую жизнь

народную.

"Утро стрелецкой казни". Красная площадь. Хмурое утро. Вот-вот наступит

день. Страшный день... Людно. Толпы зевак заполнили Лобное место, забрались

высоко на шатровые башни. Неяркое солнце бессильно пробить свинцовый полог

неба. У подножия Василия Блаженного на телегах стрельцы. Бунтовщики. Их ждет

неминуемая лютая казнь... Застыли зеваки. Огромная площадь притихла. Лишь

слышен сухой лязг сабли пре-ображенца да тяжелая поступь ведомого на смерть

стрельца. Ни стонов, ни вздоха. Только живые, трепетные огоньки свечей

напоминают нам о быстротечности последних зловещих минут...

Крепко сжал в могучей длани свечу рыжий стрелец в распахнутой белой

рубахе. Непокорные кудри обрамляют бледное, исступленное лицо. Жестокие

пытки не сломили его. Непокоренный, яростный, он вонзил свой гневный взор в

бесконечно далекого, окруженного свитой и стражей Петра. Царь видит его... И

этот немой, полный ненависти диалог среди бушующего моря страстей

человеческих страшен.

Репин первый оценил "Стрельцов". Он сказал автору: "Впечатление

могучее".

Третьяков написал Репину в Петербург письмо, где спрашивал: "Очень бы

интересно знать, любезнейший Илья Ефимович, какое впечатление сделала

картина Сурикова на первый взгляд и потом?"

"Могучая картина", - вновь повторил Репин в ответном письме.

Третьяков купил полотно. Учитель Сурикова Чистяков благодарит его:

"Радуюсь, что вы приобрели ее, и чувствую к вам искреннее уважение и

благодарность. Пора и нам, русским художникам, оглянуться на себя; пора

поверить, что и мы люди..."

"Стрельцы" вызвали бурю на страницах прессы. Рецензенты из реакционных

газет обрушили на молодого мастера поток брани. Приведем лишь строки из

монархической газеты "Русь", органа реакционеров славянофилов:

"Явная тенденциозность сюжета этой картины вызвала громкие и

единогласные похвалы "либеральной прессы", придавшей казни стрельцов г.

Сурикова "глубокий, потрясающий, почти современный смысл" и считавшей ее...

чуть ли не самой лучшей картиной на всей выставке... между тем она полна

столь грубых промахов, что ее на выставку принимать не следовало. Уже выбор

самого сюжета... свидетельствует о раннем глубоком развращении

художественного вкуса у этого художника, впервые выступающего на поприще

искусства".

Великолепно ответил на выступление газеты Репин. Вот что он писал

Стасову:

"Прочтите критику в газете "Русь"... Что за бесподобный орган! О, Русь!

Русь! Русь! Куда ты мчишься?!! Не дальше, не ближе, как вослед "Московских

ведомостей", по их проторенной дорожке. "При-ка-за-ли", вероятно. Нет, хуже

того, - это серьезно убежденный холоп по плоти и крови".

Невозможно было отрицать, что Суриков создал шедевр. И волей-неволей

приходилось признавать победу молодого живописца-реалиста над салонными

корифеями.

"После Сурикова работы Неврева в историческом роде кажутся бледными,

раскрашенными безвкусно литографиями".

Это была победа. Победа правды над фальшью и банальностью...

Суриков всегда подолгу работал над композицией своих полотен.

"Главное для меня композиция. Тут есть какой-то твердый, неумолимый

закон, который можно только чутьем угадать, но который до того непреложен,

что каждый прибавленный или убавленный вершок холста или лишняя поставленная