Певцы Родины

воспринимались зрителями необычайно остро? Ведь, казалось, сюжеты этих

холстов принадлежат далекому прошлому. В чем же дело? Оказывается, в том,

что картины Сурикова будили в людях ненависть к угнетению, рождали

свободолюбие, желание борьбы с самодержавием.

Широко известны воспоминания старых революционеров, собиравшихся в

Третьяковке у картин "Утро стрелецкой казни", у репинских "Бурлаков" и

"Ивана Грозного" и дававших клятвы на верность в борьбе с царизмом.

А вот рассказ самого Сурикова о встрече, происшедшей во время

очередного путешествия по Сибири, рассказ, говорящий о многом:

- Деревушка - несколько изб. Холодно, сыро. "Где, - спрашиваю, -

переночевать да попить хоть чаю? Ни у кого ничего нет". - "Вот, - говорят, -

учительница ссыльная живет, у нее, может, чего найдется". Стучусь к ней.

"Пустите, - говорю, - обогреться да хоть чайку попить". - "А вы кто?" -

спрашивает она. "Суриков, - говорю, - художник". - "Боярыня Морозова"?

"Казнь стрельцов"? - "Да, - говорю, - я". - "Да как же это вы здесь?" - "Да

так, - говорю, - я тут как тут!" Бросилась она топить печь, мед, хлеб

поставила, а сама и говорить не может от волнения.

Понял я ее и тоже вначале молчал. А потом за чаем так разговорились,

что проговорили до утра.

Утром подошел пароход. Сел я на него, а она, закутавшись в теплую шаль,

провожала меня. Пароход отошел. Утро серое, холодное, сибирское. Отъехали

далеко-далеко, а она, чуть видно, все стоит и стоит одна на пристани. Да,

тяжела была их жизнь в изгнании...

В книге русской революционерки-народницы Веры Фигнер "Запечатленный

труд" рассказывается, как в далекой ссылке подействовала на нее гравюра,

исполненная с картины "Боярыня Морозова":

"Гравюра производила волнующее впечатление. В розвальнях, спиной к

лошади, в ручных кандалах Морозову увозят в ссылку, в тюрьму, где она умрет.

Ее губы плотно сжаты, на исхудалом, красивом, но жестком лице - решимость

идти до конца; вызывающе... поднятая рука, закованная в цепь... Гравюра

говорит живыми чертами: говорит о борьбе за убеждения, гонении и гибели

стойких, верных себе. Она воскрешает страницу жизни... 3 апреля 1881 г.

Колесница цареубийц... Софья Перовская".

Такова сила истинного искусства, вызывающего поток ассоциаций, будящего

мысль, зовущего к свету.

Так микеланджеловские "Рабы" становятся символами борьбы за свободу,

"Капричос" Гойи утверждаются на века грозным осуждением тирании и

мракобесия, "Свобода на баррикадах" Делакруа и герои эстампов Домье

воспевают победу света над мраком. Так и су-риковские "Стрельцы", по

существу, весьма далекие от идеи свержения царизма в России, объективно

встали в ряд борцов с самодержавием. Это логика бессмертной жизни истинно

великих пластических образов.

Поэтому бесконечно дорого и близко нам художественное наследие В. И.

Сурикова. Сегодня мы с особым радостным чувством в ряду с именами Пушкина,

Лермонтова, Некрасова, Толстого, Достоевского, Горького, Глинки, Бородина,

Мусоргского, Брюллова, Иванова, Репина называем и его.

Взглянем на автопортрет художника.

Словно в века вглядывается кряжистый, немолодой человек. Спокойствием,

силой веет от открытого лица мастера. Шестьдесят пять лет за плечами. И

каких лет! Чуть устало глядят на нас глаза, видавшие и триумфальные

вернисажи, и газетные полосы, где что ни строка, то яд змеиный... Глаза, не

знающие покоя... Все видеть, объять, понять! Заметить вершкозую погрешность

в саженном холсте. Увидеть в толпе такую нужную, единственную, заветную

натуру. Рассмотреть в массе знакомых друга, товарища. Не проглядеть злодея.

Воля. Неодолимая, непреклонная в твердых скулах, суровой линии рта,

самой осанке - не манерной, но гордой. Труд полувековой, непрестанный

оставил на челе след забот каждодневных, неуемных... Это он сказал как-то о

своей работе:

"Если бы я ад писал, то и сам бы в огне сидел и в огне позировать

заставлял".

В этом аду и раю творчества пробежали дни, полные до краев радостей

взлета и горечи падений.

Художник мечтает переехать жить на родину, в Красноярск, подальше от

столичной суеты. Мечтает написать "Красноярский бунт". Полон замыслов

"Пугачева". Через год, в 1914 году, он скажет о последнем путешествии по

любимой Сибири:

"Сегодня по Енисею плавали на пароходе. Чудная, большая, светлая и

многоводная река. Быстрая и величественная. Кругом горы, покрытые лесом. Вот

если бы вы видели! Такого простора нет за границей".

Далеко в века глядит предельно честный, простодушный, мудрый человек,

коренной сибиряк Суриков...

Виктор Васнецов

Гудит степь под копытами могучих коней. Полдень. За синей грядой

холмов-великанов блеснула зарница. Ударил гром. Жаркий ветер разметал

косматые гривы лошадей. Положил, примял седой ковыль. Тронул с места

белоснежные громады туч. Богатырская застава... Ни ворогу, ни зверю не

пройти, птице не пролететь.