Певцы Родины

Так родился один из лучших портретов в русской классической галерее.

Думается, что и в мировой классике едва ли найдется много ему равных.

Пластические качества картины превосходны. Элегантный силуэт громадной

фигуры певца обобщен. За его широкой спиной в жемчужном уборе роскошная

русская красавица - зима. По-брейгелевски населен пейзаж. Можно подолгу

любоваться бегом лихих саней, кипением ярких цветов праздничного гулянья,

причудливыми узорами инея. Глядя на портрет, как бы слышишь музыку широкой

масленицы и голос самого Шаляпина. Но главное, что во всей этой декоративной

шири и красочном накале не потонул, не стерся Человек, Артист... В этом-то и

состояла способность Кустодиева решать труднейшую задачу в живописи -

создавать образ человека в пленэре.

Шаляпин чрезвычайно высоко ценил портрет. Но еще задолго до его

создания художник зарекомендовал себя как блестящий портретист. Он

рассказывал, что плохо верит в то, что сам написал портрет Шаляпина. А ведь

в этом несколько странном заявлении заложена суровая правда.

Представьте себе обстановку сеансов. Шаляпин был настолько огромен, что

мастерская была для него мала. И художник не мог охватить его фигуру

целиком. Холст наклоняли так, чтобы больной Кустодиев, сидя в кресле, мог

его писать. Это была работа наугад, на ощупь. Художник ни разу не видел

портрета целиком в достаточном отдалении и поэтому даже не представлял,

насколько картина удалась.

Поистине уму непостижимо! Но факт есть факт.

Однако вернемся к постановке "Вражьей силы", которая, по существу,

явилась виновницей появления портрета певца.

Кустодиев очень быстро написал эскизы, затем выразил желание

присутствовать на репетициях. На премьере он сидел в директорской ложе и

радовался тому, ч?го. спектакль нравился публике.

"Я работаю для массы", - как-то с гордостью сказал Кустодиев.

...Никогда не забыть Мне первой встречи с Кустодиевым в. далеком 1927

году.

Москва. МХАТ 2-й перед премьерой нового спектакля. В зале тяшина. И

вдруг музыка и взрыв ликуют щих красок. Празднично, озорно ворвалась в зал

народная комедия "Блоха". Яркий, звенящий поток смеющегося цвета.

Перед зрителями предстал во всей первозданной красе русский лубок -

радужный, острый, простой. Он был бесконечно далек от стилизации "под

народность". Это была сама лесковская Русь - песенная и талантливая. В те

дни спектакль был откровением, открытием.

Постановщик спектакля режиссер Алексей Дикий говорил, что он мыслил

себе "Блоху" как представление-лубок. Поэтому пришлось забраковать эскизы

декораций, выполненные художником Крымовым. Они были написаны слишком

"натурально". Тогда-то и решили обратиться к Кустодиеву.

И вот в дирекцию театра привезли наконец, большой ящик с эскизами.

Собрались все, так как было известно, что от художника теперь зависит, быть

или не быть спектаклю.

"...Открыли ящик - и все ахнули. Это было так ярко, так точно, что...

роль... режиссера, принимавшего эскизы, свелась к нулю - ...нечего было

исправлять или отвергать... Художник повел за собою весь спектакль, взял как

бы первую партию в оркестре, послушно и чутко зазвучавшем в унисон".

А. В. Луначарский, бывший большим другом МХАТа 2-го, сказал во время

премьеры: "Вот спектакль, который кладет на обе лопатки весь

конструктивизм".

"Блоха" возвращала в театр зрелищность, яркость. Она восстанавливала в

правах театрального художника. В ней не было ни обычных для того времени

конструкций, ни экспрессионистских нагромождений, ни обнаженной машинерии. В

"Блохе" заявляла о себе та несомненная, бьющая через край народность,

которая присутствует в лубке, шуточной песне, лихой частушке, пословицах.

Это был Театр! Это было чародейство, под стать колдовству вахтанговской

"Турандот".

Кустодиев написал маленькое письмо-статью, обращенное к зрителям,

пришедшим на премьеру "Блохи" в Ленинградский БДТ.

"Многоуважаемый и дорогой товарищ зритель!

Легкое нездоровье удерживает меня дома и не позволяет вместе с тобой

быть на сегодняшнем спектакле, когда тебе будет показана "История Левши,

русского удивительного оружейника, и как он хотел перехитрить англичан"...

От тебя, дорогой зритель, требуется только смотреть на все это,

посмеяться над приключениями Левши, полюбить его - и унести с собой веселое

и светлое настроение празднично проведенного вечера. Мы делали все, чтобы

оно у тебя было, и надеемся, что работа наша не пропадет даром.

С товарищеским приветом Б. Кустодиев".

Читая эти строки, написанные за полгода до смерти, ощущаешь творческий

подвиг, свершавшийся художником каждодневно, ежечасно.

"Меня называют натуралистом, - говорил Кустодиев, - какая глупость.

Ведь все мои картины - сплошная иллюзия. Что такое картина вообще? Это чудо!

Это не более как холст и комбинация наложенных на него красок! В сущности,

ничего нет! И почему-то это отделяется от художника, живет своей особой

жизнью, волнует всех..."