Само собой, рассказчики, даже очень хорошие, далеко не всегда являются носителями истины. Их возраст, давность и эмоциональная значимость событий вносят немалую лепту в достоверность повествования. Оттого истории эти необходимо перепроверять у других «машин времени», нудно и скурпулезно сопоставляя даты, имена, события.
Надо понимать, что если речь идет о близких родственниках, которых любили, узнать правду о событиях неприятных бывает ох как непросто. О хорошем говорить не стыдно, а грехами родных кому охота делиться? Но без скелетов в шкафу семей не бывает.
А уж если зло на кого есть, тут тоже фантазиям раздолье. Чего только стоят характеристики! Хоть Гоголю отдавай. "Верка такая была женщина хорошая, а он – дурак-придура́к. Он же, курва, ни одного дня тверезвый не ходил и не работал, падла, месяцами. Форменный анархист!».
Порой именно краеведы рассказывают людям, что, например, соседи через два дома – их самая близкая родня. Когда-то два брата поссорились и до самой смерти не знались вовсе. Никаких контактов, "развод и девичья фамилия". За тридцать-сорок лет люди становятся не просто чужими, а как бы и незнакомыми вовсе. Все и думать забыли о том, что они родственники. Проходит пара поколений, и прежнее родство порастает быльем. Но документы – вещь упрямая. И они говорят – родственники, и ближайшие.
Люди несказанно удивляются. Родственные отношения, конечно, восстанавливаются не всегда, для этого нужно быть сильным человеком. Но бывает и так.
Еще один неисчерпаемый источник информации – кладбища. Там же фамилии, даты, фотографии – чего еще можно желать архивной мыши? Родные зачастую похоронены рядом. Многое проясняется. Даже если могилы без табличек, можно поговорить с посетителями. Самое благодатное время для разговоров – церковные праздники: Пасха, родительские субботы. В эти дни почти на всех могилах – люди: кто работает, ухаживает, кто просто навещает. Выпивают, конечно. Разговаривай – не хочу.
При расспросах нужно уметь тонко направить собеседника, чтобы он не потерял нить рассказа, потому как увлеченный человек вспоминает порой все, что угодно, кроме того, что нужно. Но, с другой стороны, нельзя и обидеть рассказчика. Нельзя дать ему понять, что на него давят и используют, как губку, которую выжмут и выкинут.
Тем более, в процессе таких "бессмысленных" рассказов порой всплывает совершенно неожиданная информация. "Да это ж Шурка Логачева там жила, у нее два сына было. Они на севера уехали. А она ушла потом к сестре жить – Вальке Лелекиной. Да сестры они, точно знаю. Только отцы у них разные. У Шурки – Мишка Ломакин отец, а у Вали этот… как его… Сисика его звали». И как будто недостающие элементы в мозаику добавились, и вся картина перед глазами твоими выстроилась. «Гибель Помпеи», не меньше. За эти моменты и стоит глотать тонны пыли, унижаться перед незнакомыми людьми и терпеть их недоверие.
За это я и люблю свою профессию. Даже когда работаю бесплатно. В смысле, за зарплату.
Вот такая у нас работа – сложная, но тяжелая. Главное – мало кто оценить может. Да не жалуюсь я, просто плачусь.
ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ
Онегин, я была моложе
Как говаривал мой школьный приятель: "хочешь, не хочешь, а тут как хочешь". Так сказал себе и я, потому что настало время приниматься за практическую работу. Не все же в полулюксах загорать и прожигать жизнь на средства работодателя.
Одевшись поприличнее и надежно, как мне казалось, закамуфлировав французским парфюмом остатки перегара, я двинулся в сторону местного храма истории – Государственного архива Белгородской области.
Конечно, ни по давности создания, ни по количеству документов Белгородский архив даже и приблизиться не мог к моему родному РГИА, но, тем не менее, учреждение было довольно серьезным. Шестьсот тысяч единиц хранения. Ну, да, знаю, не пещера Аладдина. Чистенько, но бедненько. Ну, так я и не пытаюсь найти тут тайную переписку Бенкендорфа. Меня интересуют местные сюжеты. А для их распутки региональные архивы незаменимы.
Из моего бодрого тона может сложиться впечатление, что шел я абсолютно наобум, рассчитывая исключительно на силу мужского обаяния и талант авантюриста. Как оно было бы, скажем, в кино?
Захожу я, значит, этаким бандеросом в сию провинциальную богадельню. Горящим взором обвожу склонившихся к столам архивных див. Величественно игнорирую пару случившихся от одного моего вида обмороков. Выбираю из дам одну, наиболее перспективную.
Подхожу к ней, выпятив грудь, несколько бочком, локти слегка назад. Звучит испанская гитара и кастаньеты. Склоняюсь к диве близко-близко, на расстояние дыхания. Прожигаю ее пламенным взором насквозь, так, что взгляд мой заканчивается где-то в районе ее затылка. Она вжимает голову в плечи, но из-под шкурки серой мышки вдруг с безудержной страстью блистают на меня черно-карие глаза Кармен.