ПГТ

"Асталависта, бейби, – говорю я голосом, охрипшим от ночных серенад и пыли мадридских улиц, – а дайте-ка мне папку за нумером три тысячи сто двадцать девять". Откуда я знаю, какая папка мне нужна? О, я знаю все. Я прозреваю и прошлое, и будущее, и мысли, и сердца, и смыслы бытия.

Дама медленно встает из-за стола. Уныло-серая шаль змеей сползает с плеч ее, открывая иссиня-черное платье с кровавым подбоем (это вроде где-то уже было? Про "подбой"? Ну, пусть и тут побудет). Звук гитары нарастает. Вторая гитара, сестра первой, сначала робко, потом все смелее и смелее вплетается в страстный наигрыш, слившись, в конце концов, с ним воедино.

Остальные архивные работницы, встав со своих мест и чуть приподняв руки к голове, отбивают ладонями захвативший всех ритм фламенко.

Мышь, ставшая гордой орлицей, сердцем устремляясь ко мне, а телом – к полкам, приносит предмет моего вожделения – папку за нумером три тысячи сто двадцать девять. Как можно передвигаться в ритме фламенко с папкой в руках, я еще не придумал, но тем занимательнее. Интересно, как настоящая Кармен выкрутилась бы?

На несколько мгновений прижимаю ее талию к своей, мы замираем, но… Долг влечет меня, и, резко отвернувшись, я погружаюсь в сладостное созерцание документов. За моей спиной раздается шорох платья и звук негромкого падения о старый рассохшийся паркет. Не оборачиваюсь, но, по прошелестевшему по залу робкому шепоту "убита… сражена…", понимаю, что случилось. Но это уже не важно, потому что в руках моих трофей, в котором есть все. В папке под номером три тысячи сто двадцать девять хранятся все тайны мира. Что там говорить о жалкой загадке происхождения олигарха Чувичкина! Об этом, за незначительностью, сообщается в примечаниях. А на первой странице кратко, но ясно решается вопрос первичности курицы и яйца.

Не оборачиваясь, покидаю ставшее роковым место. Миссия моя завершена. Я победил. Возвращаюсь домой по пустынным переулкам вечерней Севильи, по дороге заколов верной шпагой пятнадцать-семнадцать гвардейцев кардинала (это, вроде, не отсюда?).

Да. Можно было бы вести себя и так. Да, так я могу, и это красиво. Но есть и некоторые риски. В частности, я был не до конца уверен в комфортабельности местных психиатрических больниц, куда меня почти наверняка отправили бы для продолжения зажигательного перформанса.

Поэтому я пошел путем скучным и не романтическим.

***

Еще будучи в Питере, сразу перед отъездом, я по своим каналам узнал, к кому в Белгородском архиве стоит обратиться. К директору Воскресному И.П. идти было бесполезно: долго это, да и не его масштаба вопрос. Из пушки по воробьям.

А вот "Отдел использования архивных документов" и его руководительница Татьяна Михайловна Ларина – это то, что нам нужно. Во-первых, литературные имя-фамилия впечатляли. "Но я другому отдана и буду век ему верна". Во-вторых, мы примерно в одном весе. Она – руководитель отдела, я – зам, но, учитывая разные масштабы наших заведений, я-то, глядишь, и потяжелее буду. Столичная штучка, как никак. Можно эдак и на скромности поиграть. Мол, да, оттуда, с культурной столицы. "Поребрик", "парадная", Мариинский театр. Но не кичусь, не кичусь. Да, можете со мной запросто. Да, с академиком Лихачевым приходилось встречаться, масштабный человек. Даниил Гранин, ну, как же, практически соседи. Владимир Владимирович… Нет, вот этого не надо. Тут главное не переборщить. А то только все дело испортишь.

Для надежности я подписал у Зои Павловны Жуковской вверительную грамоту. Одна страничка: мол, предъявитель сего такой-то и такой-то, просьба оказать всяческое содействие. Начальник отдела и прочая-прочая. Печать и подпись.

Понятно, что подобная бумажка не обладает никакой юридической силой. Зато она обладает силой, скажем так, психологической. Вот сидите вы у себя на работе, пасьянсы раскладываете, вдруг приходит какой-то хрен с горы, в смысле, человек с улицы, и говорит: сделайте мне хорошо. А на каком основании, друг ситный? И тебе остается что-то мямлить про коллег, про чувство корпоративной солидарности и, в конце концов, совать потной ладошкой купюры. Тьфу, ненавижу. Я же не делаю ничего предосудительного: не пытаюсь получить секретную информацию или склонить человека к государственной измене. Архивы наши открыты: приходи, читай. Мне всего лишь нужно чуть ускорить процесс.

А с бумажкой ты сразу человек. К тебе, конечно, сначала с осторожкой отнесутся, но это нормально. Никто лишнюю работу не любит. Но у тебя появится возможность спокойно изложить суть дела. Четко, конкретно, по-военному.

Так что, укрепленный бумажною бронею, я уверенно вошел под сень Белгородского архива.

"Татьяна Михайловна, где вы?" – заорал я зычным голосом… Нет, орать я не стал, потому что прямо передо мной висел стенд с названиями отделов и перечнем комнат. "Директор, наверное, бывший военный", – почему-то подумалось мне. Это они, бывшие военные, обычно организуют такой порядок – ровно окрашенные стены, всегда зеленого цвета, таблички, часовой, тумбочка.