ПГТ

Как влияло место проживания на возможность мордобитие, я так и не понял. Поэтому тихо застонал в ответ. Больно было умеренно, но мне хотелось Таниной жалости.

– Замолчишь ты уже или нет? – сердито прикрикнула на тракториста Таня. – Прохор, ты понимаешь, что ты дурак? И не просто дурак, а ревнивый дурак?

Прохор, а обидчиком моим оказался, конечно, он, виновато развел руками: мол, знаю, дурак, а что делать? Таким уж уродился.

Таня пощупала мою опухшую физиономию и приложила лед.

– Хорошо бы, конечно, рентген сделать. Вдруг – перелом?

Я протестующе замотал головой. Ненавижу все эти медицинские процедуры вкупе с медицинскими же учреждениями. А вдруг там какой-нибудь врач-убийца сидит? Загубит мою молодую жизнь почем зря. Тем более челюсть действительно болела не так сильно. Я просто вошел в роль обиженного и оскорбленного.

– Какие все мужики трусы, – презрительно фыркнула Татьяна. – Ладно, пойду попрошу в буфете льда. Вы можете тут без меня не передраться?

Мы с Прохором кивнули синхронно, как китайские болванчики на торпеде машины.

***

– Слушай, ты меня извини, – опять начал Прохор, как только Татьяна вышла. – Я и правда не знал, что вы друзья старые.

– Проехали, – ответил я.

– Понимаешь, я ее так люблю… Так люблю… Я уже два месяца с мужиками не выпивал.

– Да, тогда это действительно серьезно, – почти не шутя, сказал я. – Только ты держи себя в руках. Прибьешь кого-нибудь и сядешь. А она тебя ждать не будет.

– Она – будет, – уверенно заявил Проша. Так уверенно, что я даже позавидовал. Я всегда завидовал цельным людям.

– Может, тебе таблетку какую дать? – проявил заботу Проша.

– Ага, давай, – согласился я. – Открой шкаф, там таблетка стоит. Стаканы – на столике.

Прохор достал из шкафа бутылку коньяка. Воровато озираясь на дверь, налил по полстакана. Мы быстро выпили, и он быстро убрал бутылку обратно. Почему мы оба подумали, что Татьяна осудит этот поступок, не знаю. Но решили не рисковать.

– Как коньяк? – спросил я отдышавшись.

– Говно, – резюмировал Проша. – Не люблю. Зачем он нужен, если есть водка?

– Верно, незачем. Слушай, а вы когда женитесь?

– Таня сказала, что надо подождать годик. Привыкнуть.

– Это правильно. "Привычка свыше нам дана, замена счастию она".

– Чего? – Проша недоуменно посмотрел на меня.

– Это я так. Друг один у меня так говорит.

– Это не друг. Это Пушкин. "Евгений Онегин", – совершенно спокойно проговорил тракторист.

Я был, мягко говоря, ошарашен.

– Ух, ты! А ты откуда знаешь? Обычно, кроме "мой дядя самых честных правил", никто и не знает ничего.

– Да еще в детстве старшие ребята читать заставили. Ну, как "заставили"? Сами читали и нас, мальцов, подтянули. Заразно оказалось, мля. Кино в клубе только по субботам, по другим дням – скучища. Уроки да мамка с папкой. Так мы, падла, толпой в библиотеку ходили, к библиотекарше Лидии Григорьевне.

– Однако, – прокомментировал я.

– Все подряд читали, – продолжал Павел, – Чего, мля, было. Газеты, всякие, журналы, и книжки тоже. Наобум, твою ж, как щенята, тыкались. Фантастика, конеш, в главном почете была. «Человек-амфибия». А Лидия Григорьевна Пушкина любила. "Евгения Онегина" всех заставила прочитать. Роман, говорит, мля, романов, вся русская литература от него пошла. Потом вопросы задавала: попробуй соври, что прочитал, а сам и не думал. «Дураком вырастешь, – ругалась, – это ж энциклопедия русской жизни».

Потом в городские библиотеки ездили, книжки воровали, дебилы. Один раз даже стырили старинную книгу в комиссионке. Не знали что с ней делать, зассали, в помойку выкинули. А у Лидии Григорьевны ничего не воровали. Она так там и работает, хотя старая уже совсем.

– Заходите к ней?

– Неа. Потому что мудаки, – резюмировал Павел.

И тут вернулась Татьяна.

***

– Ну, как вы? – спросила она, протягивая мне новую порцию льда, завернутого в полотенце.

– Нормально, – ответил я, – о литературе беседуем.

– Да ну? – живо отреагировала Татьяна. – И как?

– Прохор очень начитан, – светски похвалил я.

– Да ладно, – махнул тот рукой. – Это ерунда. Вот нас в поселке люди были, брехали, как по писаному. Лучше любого писателя.

– Давай, рассказывай, – разрешила Таня. – Все равно сидим, лечимся. Только, прошу тебя, следи за речью. Не матерись зря.

Проша сделал успокаивающее движение рукой, мол, мы ж люди с понятием, и начал:

– Я сам из Хохлово. А Хохлово – это ж, мля, Париж…

– Прохор! – предостерегающе приподняла палец Таня.

– Ладно, ладно. Короче, про Париж – это Сеня Фукс придумал. Чтобы баб клеить. Трындел им, что небоскребы в Хохлове кругом стоят. Эфилева башня в натуральный рост. Что река Хохловка судоходная. По ней, мол, туда-сюда баржи ходят с интуристами и пароходы на воздушной подушке. А ночью подводные лодки на ремонт проплывают, для секретности. Они, дуры, верили. Встретился с одной в другом городе и задумал к нам ее завлечь. В постель прям по месту затянул, но не успокоился. И она повелась. А Сеня, падла, привез ее к нам и бросил. Ну, ничо, замуж вышла, трое детей.

– Я бы тоже клюнула, – улыбнулась Таня. – Тут ведь главное не правда, а убедительность.