ПГТ

Более того. На Петра Сергеевича Буженина тоже не было никаких документов, кроме свидетельства о рождении Софьи Петровны! А копия этого свидетельства у меня и так была. Как же так? Ерунда какая-то. Ладно, допустим родившегося до революции дворянина могли и шлепнуть, не разбираясь. Без суда и следствия. Какие уж тут документы? Но Петр Сергеевич, папа Софьи, – простой советский человек. Чувичкин говорил, что родился дедушка году в двадцать пятом-двадцать шестом. Что-то же должно было остаться?

– Скажите, – обратился я к архивариусу, – а какова сохранность ваших архивов? Сильно они пострадали в войну?

– Архивы сохранились почти полностью, – ответила женщина, негромко и с хрипотцой, – в войну их эвакуировали, потом вернули. Нам повезло.

"Да уж, вам повезло. Зато мне – не очень. Ну, ничего, еще не вечер".

– Вот вы всю жизнь с документами работаете, – закинул я следующую удочку, – а как такое может случиться, что на человека нет никаких документов? Родился он в советское время, записан отцом в свидетельстве о рождении, и все.

– А вы не догадываетесь? – почти прошептала архивариус.

– Честно говоря, нет, – тоже прошептал я, хотя и не очень понимал чего мы шепчемся.

– Когда человеку давали десять лет без права переписки, его документы изымались, – одними губами проговорила она.

– Вот оно что! – воскликнул я, и сам испугался своего крика, прозвучавшего дико в этой шелестящей тишине. – И где их можно найти, если они вообще существуют? – это уже опять шепотом.

– В архивах КГБ.

Последнее архивариус уже даже не сказала. Почти подумала.

"Мощно, – подумал я. – Там даже у Тани вряд ли есть связи".

– Понятно, – сказал я уже на нормальной громкости. – А если человек родился до революции, а документов, опять же, нет?

– О, тут масса вариантов, – гораздо более уверенно ответила она. – Эмиграция, например. Или что похуже.

– А как бы вы искали?

– Если нет бумаг, только по месту последнего жительства. На кладбища сходить, со старожилами поговорить. Вспомнят лучше любых документов.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – совершенно искренне поблагодарил я.

– Да не за что, – улыбнулась архивариус. – Заходите.

Нанеся визит вежливости к Дюймовке и рассыпавшись в благодарностях, я с чистой совестью вышел на улицу. Нужно было делать то, чего я так хотел избежать. Ехать в село Разумное. Да что ж так не везет-то, а? Ненавижу все эти разговоры с «ровесниками века». Это дело краеведов. Да и поиск подобный – пальцем в небо. Повезет-не повезет. Эх, доля моя тяжкая.

Я, честно говоря серьезно, расстроился. Очень уж я рассчитывал, что сегодня все закончится. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.

На все про все у меня остается, собственно, четырые-пять дней. Начиная с завтрашнего. Это очень, очень, очень мало. Ладно, нужно собраться и делать дело.

Забежал в гостиницу, сдал номер, и потопал на автобусную станцию. С Таней прощаться не хотелось, но, пересилив себя, позвонил. Поблагодарил за помощь. Она вежливо поинтересовалась успехами. Я коротко рассказал.

– Спасибо тебе еще раз. Пока, – сказал я в завершении.

– Пока. Звони, если что. И… заходи. Если свободен будешь.

Голос ее дрогнул или мне показалось?

Так завершилась моя первая любовь. Теперь, думаю, окончательно.

А на автобусной остановке я встретил Прошу-тракториста. А кого же, по законам жанра, я мог встретить еще?

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Опаленные крылья Икара

– Здорово, – по-обычному отрывисто сказал Прохор. – Как сам?

– Вашими молитвами, – ответил я.

– А я Таню провожал, – счел нужным пояснить тракторист.

– А, – сказал я. – Понятно.

Загрузились в автобус. На задних сидениях развалился абсолютно пьяный мужчина. Увидев его, Прохор воскликнул:

– О, мля, Толик! Ты в своем репертуаре.

Потом быстро подошел к успевшему уснуть Толику и начал трясти его за плечи.

– Толян-корифан, твою ж меть, ты где так, сука, подгулял-то?

Толик, не открывая глаз, отвечал невнятным мычанием. Поняв, что попытки тщетны, Проша сел рядом со мной.

– До дома тащить придется, – раздосадованно молвил он. – А то опять в канаве, падла, заночует.

Автобус тронулся, и Толик немедленно завалился на сидение.

– Много пьют-то у вас? – спросил я вполголоса.

– Пьют, – неопределенно пожал плечами тракторист. – Не все, конечно, это сказки. Бросают многие. Толик-то еще нормальный. Депутат недоделанный, мля.

– О как, – заинтересовался я.

– Да ты чо, такая история была. Намечались у нас, короче, в Хохлове выборы депутатов местных. И приехал, значит, один хрен с горы. Член, мля, думской партии. Повезли его по предприятиям, по хозяйствам. Он там с народом трындел. Говорил: "Я просвещаю массы". Просвещает он, сука, массы. А у самого – ряха семь на восемь.

Заехали в один совхоз. Совхоз так себе, но ничо, дышит. Другие вообще развалились к едрене-фене.

Председатель этого члена с челядью встретил, посидели хорошо так. Пошли с народом общаться, на ферму. На вечернюю, мля, дойку попали. А там – ударница наша, Татьяна Федоровна. Тихая такая, молчит все , работает, надои растит.