ПГТ

– Во! – обрадовался неожиданной поддержке Прохор. – А я про что? Нам-то он другую историю плел. Про то, как, как возле реки нашел пещеру с фашистами. Дело, если чо, происходило году в девяностом. Сеня, значит, начал с ними перестрелку и всех перебил. У самого, конечно, ни царапины. Мы ему: Сеня, с чего стрелял-то, с пальца, что ли? А он: стрелял с автомата. Перекусил руку часовому, и этой откушенной рукой с автоматом отстреливался. Такую глобальную брехню у нас всегда уважали, потому Фукса, гада, любили.

– Да, – сказал я. – Действительно, мастер.

– Да не, это так, ерунда, – махнул рукой Проша. – А то Юрий Садовников еще был. Вот жеж человек! Он жил с мамкой Петьки Чекмарева, и был компанейский такой мужик. Нам наливал, и от нашего не прятался. Только теть Женя в ночную смену пойдет, у нас с ним гулянка. А при ней учил уму-разуму о вреде пьянства. Мы головами кивали, чтоб его не сдавать.

Когда Садовников крепко подпивал, он всегда одну историю рассказывал. Как дрался с китайцами за остров Даманский. Не, может, он вправду дрался, не знаю. Только истории почему-то разные выходили. То Юрий на танке, то на бэтээре, то пехотинцем, то артиллеристом, то летчиком. Китайцы падают тыщами, друзья гибнут, земля горит. Плакал всегда в конце, просил налить, "шоб нерв не рвался", и засыпал. Мы его тихонько на кровать перекладывали и по домам шли.

Один раз договорился до того, что «сгорели мы все в танке, никто не выжил». Мы ему: "а как же ты тут сидишь-то?" Он раньше обычного заплакал, послал нас к едрене матери. Сопляки вы, говорит, и ничего не смыслите. Я теперь думаю – и то правда. Человеку ж нужно, чтоб его слушали. Может в том вся жизнь его? Так какая, к лешему, разница – правда, неправда?

А говорил он, мля, красиво. И места описывал, и людей. «Брешет, и сам себе верит», – так у нас всегда говорили. Уважали таких.

– Ладно, Прохор, пошли, поздно, – поднялась Татьяна. – Олег, я смотрю, ты уже не умираешь. Если с утра все будет в порядке, тебя ждут в архиве Управления ЗАГСов, в десять. Я договорилась. Зовут Полина, – и она почему-то подмигнула.

– Спасибо тебе, – сказал я.

И заснул, как только они вышли. Но перед сном в голову мне пришла странная мысль. Мысль о том, что не такой уж плохой мужик, этот Прохор. И, может, с Танюней у них все и получится. Раз уж у нас не получилось.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Дюймовка

Наутро челюсть побаливала, но внешних признаков расправы на лице почти не просматривалась. А я думал, рука у трактористов покрепче будет.

Но тут грех жаловаться. Потому что, в противном случае, мне улыбалась бы перспектива объяснять людям, за что я получил по физиономии. И в "ни за что" тут мало бы кто поверил.

Людей можно понять: у них, у людей, богатая фантазия. Если их естественное любопытство не удовлетворяется, они начинают домысливать разные романтические истории, как то: был застигнут у любовницы и бит мужем. Или: напился и был бит собутыльниками совместно с друзьями собутыльников. Или: опять же напившись, нарушал общественный порядок, и был бит милицией. И наконец: был бит женой по совокупности заслуг. Отмываться от любого из этих подозрений одинаково неприятно. И отмежеваться до конца практически невозможно. Так что, спасибо тебе, Проша-тракторист, за твой гуманизм и слабость длани.

Когда я был в нежном возрасте, с моим папой случилась история. У нас имелась сумка на колесиках, в которой перевозились всякие тяжести. В основном, с дачи и на дачу. Такие сумки тогда были в жутком дефиците. Тогда все было в дефиците.

Сумка была великолепна! Но нет в мире совершенства. Когда вещи, уложенные в сумку, превышали определенный вес, это были, например, банки с огурцами или кирпичи (бывало и такое), сумка начинала вести себя непредсказуемо. Заваливалась в разные стороны.

С целью восстановления баланса папа внедрил смелое инженерное решение. Был куплен эспандер, состоящий из двух металлических ручек и толстых резинок с крючками между ними. Качать мышцы, конечно, никто не собирался, такой ерундой у нас в семье не занимались. Зато резинки прекрасно подходили для закрепления непокорного груза.

Все работало замечательно до одного не очень прекрасного воскресного дня. Когда папа перетягивал сумку резинками, один из крючков сорвался и ударил прямо в отцовский глаз.

Единственным положительным моментом в данной ситуации было то, что папа все же остался с глазом. Почти целым. Все остальное было плохо. Вид у папы был такой, словно он провел выходные не на грядках с семьей, а у самого затрапезного пивного ларька.

Усугубляло ситуацию то, что на своем предприятии он занимал должность парторга, и назавтра как раз должно было состояться ежемесячное партийное собрание. А не пойти папа не мог. Гипертрофированное чувство ответственности не позволяло.

На следующий день он говорил каждому встречному:

– Не поверите: резинка от эспандера!

Думаю, не поверили. И только железобетонный папин авторитет позволил ему избежать оргвыводов начальства.

Вот так, а вы говорите. Запачкаться – легко, отмыться – сложно.

***