ПГТ

"Латынь, – подумал я. – Это латынь. Абсурд. Паноптиком. Зачем мне Португалия, если есть Разумное?".

– Отсидев от звонка до звонка, – продолжал Дима, – он вернулся, выпил и отправился в контору. Там он стал требовать объяснений, почему с ним так плохо поступили. Не получив оных, разбил к едрене фене новый телефонный аппарат, установленный взамен старому.

Советский суд быстренько вернул его в те же места, откуда он прибыл. Где Вилгор не имел возможности портить казенные аппараты.

Вернувшись после второго срока, Бляха целую неделю просидел дома. Держался. Но потом повторилась привычная схема: бутылка-контора-ругань-телефон на куски.

Милиционеры забирали его, недоумевая от такой страсти к телефоновредительству. Они решили повременить с процессуальными действиями, ибо и время уже изменилось, и телефонные аппараты не являлись тем дефицитом, каким были несколько лет назад.

Бляху пожурили, и строго-настрого приказали к конторе на пушечный выстрел не подходить.

Он держался год. Что в его случае было сродни подвигу. Но в один непрекрасный день все-таки устроил набег и разбил еще один аппарат. Не уследили.

В конторе после этого стали внимательно посматривать в окна, и если Вилгор появлялся в поле зрения, объявлялась тревога. Помещение закрывалось, а Бляхин, порыскав вокруг, убирался восвояси. Позже управление переехало в новое здание, а туда он почему-то уже не ходил.

Принципы принципами, но семью-то кормить надо. И подался Бляха туда, где наконец нашел себя. В ту самую похоронную бригаду.

Почти сразу по приходу в коллектив, Витя удостоился от сельчан почетного прозвища – "Крестоносец". Случилось так.

Ритуальная бригада обслуживала очередные похороны. Все было хорошо, но крест вовремя не изготовили. Материала, видите ли, в столярке не оказалось. Пока изыскали подходящий брус, да привезли, да обработали, настало время похорон. А машины нет, везти не на чем.

Захарыч, он и этим направлением рулил, сказал, что это не его проблемы, и крест должен быть доставлен любым способом. Любым. Задание, как новичку, досталось Бляхе.

Выпив для храбрости стакана полтора, Витя взял крест и среди бела дня понес его через весь поселок на кладбище. Встречные граждане пугались и шарахались врассыпную. Кто-то даже звонил в администрацию и выражал недовольство религиозной пропагандой. Что такое крестные ходы, в поселке тогда никто не знал, поэтому Бляха стал первопроходцем. И "Крестоносцем".

***

– Вот такая история, – сказал Дмитрий. – А теперь вишь какую карьеру сделал. Неисповедимы пути. Только, если с Бляхой будешь общаться, не говори, что знаешь подробности о его прошлом. Не нужно это. Тебе не поможет, а отношения могут испортиться. Он тебе сам все расскажет, это он любит, – и мастер хохотнул.

– Да я соображаю, – успокоил я.

– Ну давай тогда. Спокойной ночи. Пойду я, – начал прощаться Дима.

– Споки-ноки, – неожиданно ответил я. Так всегда говорил мой сын. До сих пор говорил, хотя уже и вырос. Почему я вдруг вспомнил про сына, не могу сказать. Вспомнил в первый раз с начала поездки.

Дима улыбнулся и кивнул головой. Понял.

А я пошел и позвонил Свете.

– Привет, – сказал я, – как вы?

– Привет, – ответила она. – Все хорошо. Скучаем.

– Да, – удивился я. – Давно ли?

– Всегда, – сказала она. – Нам без тебя плохо. Нам всегда без тебя плохо.

– А тебе? Лично тебе?

– И мне, – сказала Света.

– Не скучайте, скоро буду, – и повесил трубку.

Сердце почему-то сдавило. Давление что ли скакать начинает? Надо к кардиологу по приезду сходить.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Теория яйца

С утра я встал достаточно поздно. Причин вскакивать ни свет ни заря не было. Дело быстрее не пойдет. У меня осталось кладбище и три дня. Если там ничего не найду – прощай, Португалия, здравствуй, Родина. Ты меня ждала.

Кладбище – это пальцем в небо. Дохлый номер, по большому счету. Правда, случай в нашей работе порой решает все. Так что будем надеяться.

Тем более иду я туда не один, а в обществе молодой дамы под вуалью. Ну, пусть даже и без вуали. Все равно приятно. Хотя настроение все равно не очень.

Кладбища – это, конечно, не то место, которое доставляет мне радость. Не то, чтобы я испытываю перед ними суеверный страх, нет. Просто погосты вызывают во мне ощущение какой-то непоправимости. Ощущение роковой ошибки, по которой остановилась жизнь людей, там лежащих. Но что делать? Посещение сих скорбных мест – часть моего ремесла.

Взгляд мой упал на пачку писем Федора Плойкина. Мне вспомнилось, что, когда я бегло просматривал их, было там что-то и про разуменское кладбище. Ну-ка, ну-ка. Ага, вот оно.

***

"Здравствуй разлюбезная моя Соничка.

Пишешь иногда старому дураку а я и рад. Если здоровье не позволяет приехать я сам могу приехать тебя повидать. А то так и не увидимся в жизни этой. Это ты всегда молодая. А мне на кладбище скоро пора.