ПГТ

Почтальонша снова зыркнула на меня, теперь уже двумя глазами, посмотрела в упор, беспощадно-оценивающе. И ничего не сказала. Привычно подписала за бабу Клаву ведомость и распрощалась.

Я понял, что настал момент действовать. Если сейчас не начать расспросы, мы будем погружаться в воспоминания до морковкиного заговения.

– Клавдия Семеновна, у вас память такая прекрасная, на вас вся надежда (подольстить, подольстить, тут меду много не бывает). Можно я вам задам несколько вопросов?

– Коль знаю, скажу, – снова прожгла меня своими угольками баба Клава, – спрашивай. На память не жалуюсь. Что вчера было – ня помню, а про полвека назад – как ноныча.

– Хорошо. Скажите, вы не знали Петра Сергеевича Буженина? На Садовой улице он жил.

– Петьку-та что ли? А то как же! Их по-уличному "кравцовы" кликали, они там в "кутке" обитались.

Прекрасно! Похоже, я не зря сюда зашел.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Сценарий сериала

– Вот хорошо! Так они из местных? – от ощущения близкой удачи щеки мои загорелись, как у молодой девушки, завидевшей сердечного друга.

– Да сколь помню, жили там. И бабушка моя с ихней родня были, они завсегда знались. Мы-то уж нет, так, здрасьте-досвиданья, и весь сказ.

– Ну а отца Петра, Сергея, знали?

– Ну, а то нет! – глаза-угольки блеснули, бабка Клава разубалась. – Да его вся округа знала. Он ведь как напьется, так комедь на всю улицу. Упадет посередь дороги, и давай голосить. Жалится на судьбинушку, плачет. А иной раз песни орет дурнягой. За им родные выбегут, тянут домой. Только к воротам подойдуть, новый концерт пошел. Он упрется, как бычок, во двор нейдет, орет благим матом. То за штакет уцепится – оторвать не могуть, то раскорячится так, что в двери его не протолкнут. Артист был. Поутру бежит тише травы, как другой человек, "здрасьте" шепотом шепчет. Ни в жисть не подумаешь, что он вчера отчебучивал. Все его знали, любого спроси.

– Скажите, а не было такого разговора, что рода они дворянского, барского?

– Тю, – рассмеялась Клавдия Семеновна, – да какие ж баре будут кожу мять? А эти-то спокон веку тем и кормились. И дед ихний, и прадед, и детей учили. Да только никому ноныча оно стало не надо. То, как корова: никакого прибытку. И нос все воротят, раз в магазине есть. И не то им, что молоко магазинное – с химией. Так и кожемяки: ранея нужны были, да вся нужда вышла.

– А точно они кожевниками были? – все-таки решил переспросить я.

– Да тятя мой завсегда говорил: "Эти "кравцовы" только по делу своему хороши, а как за что другое берутся, так сикось-накось все у их. Даже пить, и то не могут, только шум да беспокойство. До прадеда всех знал, завсегда таки были!" А тятя мой человек честный, врать ни жисть не стал бы. Ты сам посуди, каки они баре?

Видимо, никакой ошибки. А Клавдия Семеновна продолжала:

– Папа мой – рассудительный человек. Тверезый, и аккуратист. Бывалоча, мужички соберутся что делать, так пока Семена Макаровича не дождутся, делов не делають. Степенный был человек, все обстоятельно устраивал. Нынешние-то – круженные: глаза вылупят и бегут сам не знать куда. Поналомають дров, накуролесят, одно расстройство. А там, глядишь, и запил от нервов, и пропал пропадом.

Настала пора главного вопроса. Тут или пан, или пропал. Ну, ни пуха.

– А у Петра Сергеевича, "кравцова", дети были ? Они-то где?

– Были, как не быть. Первый сын у их сразу после родов помер. Ой, как горевала супруга Петькина! Насилу успокоилась. Года только через четыре после того девчонку родила, Софушку. Носились они с ей, как с хрустальною. Но ничо, хоть не споганили ребенка своей заботою. Девка выросла видная, статная, да вдобавок умница. И душа у ее была добрая. Жаль не все у ей сложилось.

– Софья Петровна, значит, – уточнил я, больше для себя.

Все, товарищ Чувичкин, плакало ваше дворянство. Вместе с заграничным контрактом. Баста. Надо было сразу к бабе Клаве идти, а не по архивам да кладбищам шататься. Теряю нюх. Но самое печальное другое. Сами понимаете. Накрылась моя свобода. Накрылась моя Португалия. Что ж я за человек такой невезучий?

– Да, Софушка, а по батюшке – Петровна, – продолжала баб Клава. – Хорошая девка. Бежит, бывалоча, мимо, всегда поздрастается, улыбнется. Другие-то идут, как сено гнилое, ни живы, ни мертвы, через губу не переплюнут. А эта – нет, рада-радехонька всегда.

– А что с ней случилось? Где она сейчас?

– Бог весть. Как она тогда с Федькой Плойкиным связалася, так сама не своя стала. Может, женились бы да жили, но пошел у них раздор. А отчего – не поймешь. Она тогда подхватилась, да и уехала. Не послухала ни отца, ни матерь, только и видали ее. Все из-за Федьки этого, он ее с панталыку-то и сбил. Навроде и любовь у них была, а чо не сложилось, в толк не возьму. От него-то она и сыночка родила. Только уехала отседова подальше, чтобы никто не понял, шо да как.