Мокрые от напряжения, перепуганные старики униженно извинялись, робко объясняли причину «незаконного вложения», а их родственники пытались дотянуться до таможенника и всучить запоздалую взятку.
Им позволяли дотянуться.
Едва служивые замечали попытку криминального контакта с коллегой, они тут же, как хорошо тренированная футбольная команда, разбегались по заранее оговоренным позициям. С мастерством иллюзиониста «берущий» принимал у «дающего» денежные знаки, которые в ту же секунду растворялись в руках профессионала. Выражение государственного лица в тот же миг изменялось с чрезвычайно строгого — на благосклонное.
Нет, очевидно, при таком скоплении далеко не бедных людей кое — что и нужно было бы поискать! Но за это самое «кое-что» было уплачено заранее, и «нужные» чемоданы беспрепятственно переползали заветный рубеж.
С тех пор как начался массовый выезд из Америки, Фил провожал в этом аэропорту семьи многочисленных друзей и знал все тонкости решения таможенных проблем.
Но раньше он, Филимон Таргони, оставался по другую сторону порога. Сегодня же переступить эту черту предстояло ему самому.
В ожидании своей очереди, Фил несколько раз отходил к компьютеру-автомату и сбрасывал электронные сообщения в Нью-Йорк, но на другом конце никто не отвечал. Не отвечал на его «емели» никто из друзей и в Киеве, хотя много было оговорено планов его торжественной встречи на новой земле. Стремительный поворот судьбы стал полной неожиданностью и для провожающих, и для встречающих, и для него самого.
«А может оно и к лучшему», — подумал Филимон, но острый коготок обиды скребанул по горлу.
Его тележка с двумя скромными чемоданами явно выделялась из потока других, и таможенник даже переспросил:
— На «постоянное» или по бизнесу?
— Как Бог даст, — попытался мудро ответить Фил, но поперхнулся под ненавидящим взглядом стража кордона.
— Оружие, наркотики, антиквариат? — сухо продолжил офицер, пробегая одним глазом строчки предварительно заполненной декларации, а другим буравя Фила. — Драгметаллы, бриллианты.
Совершенно неожиданно он остановился и решительно указал Филимону на двери, ведущие к посадочному залу:
— Проходи!
Это было даже обидно.
— А можно спросить, чем я вызвал подобное доверие? — не сдержался Фил и замер в ожидании очередной неприятности по причине длинного своего языка. Цербер взглянул на него, как на назойливую муху, но, видимо, из чувства невероятного превосходства или просто куражась, позволил себе ответить:
— Ты посмотри на себя, артист! Ну, спрятал ты в носок сотню-другую «баксов», так я больше времени потрачу в твоем белье ковыряясь. А у меня в очереди люди с Брайтона! Проходи!
Еще битых полтора часа пришлось тыняться по аэропорту в ожидании посадки. Единственным развлечением было наблюдать за толпой отбывающих на Украину хасидов. Пройдя таможню, они немедленно перепоясались белыми лентами, намотали на руки кожаные ремни и, повернувшись лицом к стене и раскачиваясь в темпе вальса, принялись усердно молиться. Широкополые шляпы, белые рубашки и черные сюртуки, мастерски завитые пейсы, а также огромные очки с толстенными стеклами, делали их, на первый взгляд, совершенно неотличимыми друг от друга, разве что оттенком волос и количеством седины в длинных бородах стариков.
Филимон отметил про себя, что хасиды, находясь в окружении толпы, были как бы ограждены от посторонних глаз невидимой стеной и вели себя так, словно в мире не существует ничего достойного их внимания, кроме молитвы. Аскетичность их поведения нарушали маленькие конопатые хасидята в одинаковых кипах. Непоседливые и шумные, они носились по залу ожидания, и их длинные рыжие пейсы развевались как гривы резвых жеребят, с трудом поспевая за энергичными скакунами. Сдержанные мамаши в длинных юбках и торчащих колом перламутровых париках отлавливали шаловливых наследников и вычитывали им правила поведения спокойным, ровным тоном, очевидно приводя достаточно веские аргументы, ибо их чада успокаивались на целых две-три минуты, а затем вновь поднимали невообразимый гвалт.
В остальной разношерстной толпе эмигрантов детей было не много. По последним статистическим данным уровень рождаемости белого населения в США перевалил критическую черту отрицательных показателей и неуклонно катился к абсолютному нулю, чему способствовала и эмиграция, больше напоминающая паническое бегство.
Толпа счастливчиков, отыскавших или вписавших правдами и неправдами в свои родословные украинско-еврейские корни, коротала время в баре.
Вот где проявлялась истинная генетика!
Пара-тройка ярко выраженных англосаксов прихлебывала виски и надменно поглядывала на всех иных попутчиков: при этом покорители Америки гордо вытягивали гусиные шеи и поджимали и без того тонкие губы-ниточки; словно топором вырубленные ирландцы дружной бригадой навалились на тёмное пиво, а итальянцы энергично жестикулировали в клубах табачного дыма над чашками крепкого кофе и рюмкой самбуки; брайтонцы, о которых упоминал офицер таможни, громко материли его и по-русски, и по-английски, и пытались снять нервный стресс двойными порциями водки.