Пядь земли

Читает про Иону снова и снова: вдруг просветит бог ее разум. Однако слова опутывают ей голову, будто водоросли, влекут куда-то в темную глубь. А она опять перечитывает, упрямо, как человек, который рыхлит свое поле, рыхлит и в сушь, в жару, надеясь, что после этого сразу пропадут, засохнут сорные травы. А дойдя, до конца борозды, видит, что там, где он только что прошел, уже поднимает голову ненавистный бурьян… Все-таки это невероятное чудо — три дня просидеть в чреве рыбы… Пророк Даниил со львами и огненная пещь — это еще куда ни шло. Безгранично могущество господне. Но рыба… эти ужасные жабры, рыбьи кости… Представляется ей почему-то лещ, каких цыгане ловят в Базарном озере. Только невероятно огромный, распухший. С дом величиной… Отправилась вдова к проповеднику. Уж он-то должен знать, что к чему.

После того прискорбного случая, когда верующие, чуть ли не все до единого, взяли и отсеялись из секты, проповедник стал добросовестнее к делу относиться и все делал для того, чтобы удержать паству. Смиренно, терпеливо выслушал он и вдову Пашкуй, которая битый час говорила ему об Ионе, о трех днях и трех ночах. Даже глазом не моргнул, когда она его спросила в лоб:

— Вы мне вот что скажите, святой отец: если господь ради пророка Ионы чудо сотворил, то почему не другое какое чудо? И если уж хотел он жизнь ему сохранить, тогда зачем сбросили его с корабля?

— Ну, для того… чтоб научился он слушаться господа и бояться его.

— Но почему же рыба-то его проглотила, преподобный отец?

— Да ведь… почему? Не мог же его слон проглотить, в океане-то. В океане только рыбы водятся. Рыба-кит, например. Которую акулой еще зовут. Рыбы эти ужасно большие… Вот, например, однажды мореплаватели потерпели кораблекрушение. Долго носились они по волнам, а потом наткнулись на маленький зеленый островок. Ну, думают, теперь-то мы спасены; тут же костер развели, обед начали варить, одежду сушить. И вдруг остров заходил ходуном, а потом и под воду ушел. Потому что не остров это был, а огромный кит. Видите, какие рыбы бывают в океане, — говорит проповедник. Говорит убежденно и за аргументами в карман не лезет. Человек он образованный, начитанный. Историю с мореплавателями он у Йокаи[20] вычитал, в каком-то романе.

— Понимаю, преподобный отец, понимаю. Одно в толк не возьму: почему именно кит Иону проглотил. Ведь кит такой противный, будто лягушка или змея. Б-р-р-р… — вздрагивает вдова. И представляет кита уже не в виде огромного леща, а в виде лягушки. Лягушек же она в последнее время на дух не переносит. До того, что чуть в обморок не падает, когда какой-нибудь лягушонок на ногу ей прыгнет в огороде.

Смотрит проповедник растерянно в чистые глаза вдовы, глубокие, как колодец на солончаках. Колодец, в котором где-то на самом дне отражается кусочек голубого неба. Как заглянуть в эти глаза, понять, что там? Никак не заглянешь. Человек он бедный, забот по горло, жалованье маленькое, землю его мужики обрабатывают исполу и воруют при этом безбожно. У проповедника, говорят, много. Да тут еще сына младшего исключили из гимназии… А эта упрямая баба привязалась как банный лист… Требует чтобы он растолковывал ей какие-то старые легенды… Когда у него голова и так кругом идет.

— В воскресенье я буду об этом говорить в своей проповеди, — утешает он вдову. Воскресенье еще далеко: может, забудет вдова к тому времени про Иону…

Однако не забыла вдова. Пришла в молельню, всем своим видом словно напоминая про обещание; во время проповеди сидела, напряженно вытянувшись, ожидающе смотрела на проповедника.

Проповедь получилась хорошей, длинной — но вдову все равно не удовлетворила. Говорилось там обо всем на свете. Кроме того, из-за чего она мучилась вот уж сколько времени. Почему все-таки рыба, а не доска или бревно?.. Неужто никто не может ей этого объяснить? Думала: если найдет ответ на этот мучительный вопрос, то сразу вернутся прежние спокойные дни и мирные ночи.

Да, есть ведь еще Марцихази, почтмейстер. Он все знает; он даже стихи умеет сочинять. Например, написал стих про свадьбу Ферко Жирного Тота. Как бишь там…

Веселится весь народ,
Свадьба пышная идет.
Лишь невеста вся в слезах,
А Гоз крадется в воротах,
С острым топором в руке,
С хитрым планом в голове.
«Уведу я милую,
Если надо, силою».
Невеста вышла на крыльцо
Освежить от слез лицо.
Во дворе фонарь горит,
Снег сугробами лежит…
Красный Гоз невесту — хвать!
И скорее прочь бежать.
И ушли они вдвоем,
Бросив свадьбу с женихом…

Там и дальше что-то было, да вдова не помнит. А то, что помнит, все повторяет про себя, пока идет до почты. Поставив на стойку локти, наклоняется к окошечку, заглядывает внутрь.