Пядь земли

Возвращается он домой, а жена как раз провожает за ворота какую-то бабу. Та смотрит на него испуганно — и ну бежать вдоль забора. Бежит, бежит, обернется — и дальше бежит. А Мари глянула в одну сторону, в другую, потом на луну, повернулась и в дом пошла. Будто и не муж перед ней, а пустое место. Шандор входит во двор, растерянный, долго возится с калиткой, закрывает, ощупывает зачем-то. Вспоминает Антала Балинта, что сделал им калитку в прошлом году за десять пенгё; еще порог сделал, хоть насчет порога не договаривались… Словом, тянет Шандор Пап время. Потому что чувствует: дело плохо, черт возьми. Видно, не зря та баба приходила… Еще раз хлопает калиткой, стучит щеколдой — чтоб жена обратила на него внимание. Дескать, хозяин пришел домой. Дескать, и он сам, и дом, и калитка, и все прочее — для того лишь, чтобы ей угодить. Да только жена и не смотрит на него; каблуки ее стучат уже в сенях.

— Принесу завтра два кило свинины… не совсем по правилам закололи… Почему не взять, раз дают… вреда от этого никому нет… — заискивающе говорит Шандор, идя за ней. Случалось им и раньше ссориться (не бывает, чтобы все тишь да гладь), и свинина всегда его выручала. А нынче жена словно и не слышит его. Подходит к печи угли помешать и сшибает крышку с какой-то кастрюли. На грохот выскакивает на середину сеней кошка, облизывается, глядя на хозяйку.

— Пригодится мясо завтра на обед, верно ведь? — не отстает Шандор Пап; садится. И тут же испуганно руку прижимает к боку: бинокль очень уж оттопыривает карман. И дернуло же тащить его домой! Лучше бы оставить на колокольне: там-то уж точно никого не бывает. Только тот, кто ему нужен… Или забросить куда-нибудь, в малину или в бурьян…

Тишина. Опять что-то гремит, и на стол перед Шандором со стуком опускается кастрюля. А жена молча уходит: дескать, вот тебе ужин, на, подавись…

Шандор Пап со вздохом заглядывает в кастрюлю, прислушивается: не плачет ли жена где-нибудь в другой горнице. Однако бабы не всегда плачут, когда плохо. Иногда лишь смотрят перед собой горящими глазами и молчат. А то еще встанут вечером возле хаты, сложат руки под передником — и смотрят, смотрят на звездное небо. Потом присядут, но все глядят на небо, даже когда в горницу идут, все еще на небо оглядываются.

Быстро-быстро постель разбросают, одну подушку сюда, другую туда, повернутся к расстеленной кровати, кофту стянут, юбку, комбинацию, схватят с подушки ночную рубашку, дневную — спустят до пояса; что-то еще отстегивают, пристегивают; потом, надев ночную рубашку и откинув одеяло, забираются в постель. Ложатся навзничь, одеяло натягивают до подбородка и смотрят в потолок. Будто мужа и нет в горнице. Будто это не муж, а воздух… Вот так же в точности ложится нынче спать Мари Чёс. Потеет Шандор Пап, но пока не сдается.

— Слышал я… обратно хотят меня в правление взять, — говорит он громко. Это уж должно ей по вкусу прийтись. Быть женой писаря. А то и помощника секретаря… Однако сейчас даже эти слова не помогают. Лежит Мари, как деревяшка. А Шандор Пап мучается: ну не может он вынести этого молчания. Садится на стул, напротив кровати, колени расставляет, глаза зажмуривает; но так только хуже: с зажмуренными глазами жена ему вроде бы еще лучше видна, во всей ее вечерней красоте и загадочности. Потому что Мари Чёс — из тех баб, на которых днем, когда они одеты, ничего не видно, но зато вечером… Одним словом, Шандор Пап лишь сейчас понял, что он теряет… лишь сейчас, когда почти что уж и потерял.

— Я думаю… я мог бы и в полицию пойти служить, если захочу, — говорит он опять. Потом молчит. Ждет, что будет. Да напрасно ждет. Тогда продолжает: — Да еще звание бы получил, может…

— Иди куда хочешь. И дьявол забери твое звание, — отзывается наконец жена. Ух… значит, все в порядке. Есть за что уцепиться, откуда начать, чтобы поправить, что испортил.

— Кто это у тебя был?.. С кем ты тут разговаривала? — громовым голосом вопрошает он. Теперь можно. Правда на его стороне.

— Торниха…

— Ага. Ну ладно… — встает Шандор. Надевает пиджак, идет к двери.

— Куда ты… черт шальной?

— Я знаю куда… Шею сверну этой паршивой курице!

— Она-то здесь при чем? Она от других слыхала.

Да, верно, она здесь ни при чем. Она от других слыхала. Ну, тогда еще не все потеряно… может, еще и не о том речь, а о чем другом… Какая-нибудь ерунда. Правда ведь иногда ох как долго идет, никак не дойдет, куда надо.

— Что она от других слыхала?

— Что?.. Ах ты старый кобель! Козел вонючий! А то, что по всей деревне болтают… что у Пашкуихи ребенок будет от тебя!..