Пядь земли

И на одном конце деревни новость эта выглядит совсем по-иному, чем на другом. Возле кооператива, например, рассказывают, что Габор Жирный Тот сына своего до полусмерти избил. И не чем-нибудь, а железными вилами.

— Да нет, мужики. Не так все было. Все было по-другому, — говорит Балинт Макк, сапожник; он в деревне лучшим мастером считается, только новую обувь берется шить. Вот и на днях сшил он для барыни, в усадьбу, новые туфли. Туфли вышли — загляденье. Весят чуть больше ста пятидесяти граммов. Сама барыня говорит, что таких туфель ни у кого нет во всей Венгрии. Сорок пенгё взял сапожник за работу, да еще на чай тридцать пенгё получил.

— И как же оно было, господин Макк? — любопытствует корчмарь, который вообще-то из простых мужиков. Стоит он в дверях на одной ноге, будто аист. Невеселый он человек. Особенно с тех пор, как две тысячи пенгё задолжали ему мужики: очень уж много в кредит пили.

— А было дело так… Ференц, значит, спрыгнул с воза, а отец взял и подставил вилы. Понятно, вошли вилы вот тут (он показывает у себя на спине), а на животе вышли… — как любой ремесленник, Макк в то же время еще и фантазер. А к тому же вино уважает. Что и не удивительно: хорошие мастера все пьяницы, без исключения. Взять, скажем, того же Элека Орбана, плотника и каменщика, или колесника, господина Геза, или кузнеца Балога… Остальные, правда, не пьют. Зато и мастерами их никто не считает. Ну, разве вот Шербалог, парикмахер. Который только вчера побрил вслепую Элека Орбана во дворе корчмы, на спор. И не порезал ни разу, и ни одного волоска не оставил. Ну что зря говорить: по-разному бывает…

Словом, драка была, это точно, а остальное уж плод фантазии Балинта Макка.

— Дай-ка, что ли, пива бутылку, — говорит он корчмарю. И оглядывает корчму с удивлением. Мол, как это не выпить по такому случаю? Чтоб кто-нибудь собственного сына на вилы поднял… бр-р… Да-а… словом, и для Ферко нынче солнце закатилось.

— Так им и надо. Подлые люди пусть друг друга убивают, — говорит корчмарь; после того, как роздал он много в кредит и получить деньги назад не может, полдеревни готов изничтожить.

— Это почему же?

— Почему? И вы еще спрашиваете, господин Макк? Скажите мне, когда-нибудь заказывал вам Габор Жирный Тот сапоги или ботинки? Выпил он когда-нибудь бутылку пива или вина? — горько вопрошает корчмарь. Да, славно было бы, если б эти две тысячи за Жирным Тотом числились. С него получить не то, что с этой голытьбы.

— Точно. Обувь он никогда-не заказывает. Раз, на прошлой неделе, приносит мне их работник старый сапог и головки просит набить. Неси, говорю я ему, обратно да скажи хозяйке, пусть она с этим сапогом суп сварит. Да не в печь пусть его кладет, а в котел. А потом пусть съедят… хы-хы-хы… — смеется Макк, наливая пиво. Рукава у него завернуты до локтей, ворот расстегнут. В одной руке — стакан, другая — стол обнимает. Вот уже и стакан он поднял — и тут вдруг ставит его обратно на стол и яростно кашляет. Еще не пил, а поперхнулся.

Было от чего поперхнуться. В дверь корчмы входит сам Ферко Тот.

Останавливается на середине, обирает со штанов сенную труху, оглядывается. Голову держит вверх и набок.. Потому что видит одним глазом. Другой закрыт шляпой и шишкой. Шишка еще больше выросла, пока он сюда добрался, нависла над переносицей.

— Две бутылки пива, — говорит Ферко и садится у стены. Ставит локти на стол, подбородок кладет на руки, смотрит исподлобья на Балинта Макка. Тому стыдно немного, что так подвела его фантазия; торопливо выпивает он свое пиво, наливает еще стакан и подходит к Ферко.

— Посидим рядком, сосед? А то подумают, что мы с тобой в ссоре.

Корчмарь спешит к Ферко с пивом. Будто вот сейчас он как раз и перекладывает две тысячи пенгё на Жирного Тота.

Любители выпивки запах откупоренных бутылок чувствуют издалека, как шмели — аромат распустившихся цветов.

Иному, может, и в голову бы не пришло в корчму заходить, да пивной дух бьет в ноздри, а шипение содовой — в уши. Готов мужик даже лошадей подхлестнуть, чтобы скорей уехать подальше от этой корчмы, да ничего не выходит. «Позвали меня…» — будет потом оправдываться дома. «Я не знаю, сколько хожу мимо корчмы, ни разу меня никто не позвал…» — скажет жена. А что делать, если мужа ее снова и снова туда зазывают…

Про Ферко Тота же одно можно сказать: прямо взбесился нынче парень. Потому что нормальные люди так не делают, как он.

Ну, еще понятно: поссорился он с отцом — человек и с самим-то собой, бывает, ссорится, — но то, что он в корчме творит, — это уж слишком.

Всех угощает, направо и налево.

Сколько есть в деревне выпивох, все уже сидят с ним у стола.

Его за теленка того винить, а потом — камнем, как собаку!.. Ну ладно, больше его ни в чем винить не будут. И пальцем больше не тронут. Вот возьмет он и все вино, что в корчме есть, выпьет, другим выпоит. А потом пойдет и руки на себя наложит. Чтоб больше не быть для отца помехой. И для матери. И вообще для всех…

— Э, не горюй, брат Ференц! Будет и из нее добрая старуха… — говорит Макк, подымая стакан.