Пядь земли

Сразу возле деревни — выгон; дальше во все стороны расходятся полосы пашен; и все это разрезано надвое дорогой. Идет дорога с севера на юг или с юга на север. К востоку от нее — помещичьи оброчные пастбища и хлебные посевы, к западу — выкупные и инвалидные наделы.

Красный Гоз с Марикой кукурузу рыхлят на выкупной земле.

— Смотри, Марика, оставляй не гуще, чем я показал, — говорит Йошка и оглядывается на ряд, по которому Марика идет.

— Я так и делаю… да уж очень жалко их выдергивать…

Перед ней как раз три ростка кукурузных, близко друг к другу; примеряется Марика, который из них оставить. Один — плотный, крепкий, хоть и с четырьмя листками всего, другой — выше, но тоньше… трудно выбрать. И почему не жить всему, что родилось на свет?

— Надо, Марика, надо выдергивать. А то будет у нас то же, что у господина ректора было…

— О! А что у него было? Расскажи.

— Было дело так… Я еще парнишкой был, жили мы вместе с братом. Он тогда уже женился, вот мы все с ним и жили. Лошадь у него была своя; словом, обрабатывал он ректорскую землю, исполу. Я тоже ходил тогда кукурузу рыхлить; золовка как раз не могла, первенца кормила… В общем, рыхлим мы кукурузу, прореживаем, а ректор все вокруг околачивается. И все твердит, мол, погуще оставляйте, погуще, потому что где корень, там и початок. Ну, мы оставляем; ректор, думаем, ученый человек, знает, как надо. Что говорить: кукуруза хорошо росла какое-то время, а потом как ударит жара. Ух!..

— Ну и что? — не терпится Марике.

— Да то… так она и осталась, как была. Еле поднялась. Бледная стояла, хилая. А под конец желтой стала. Как огуречный цвет. Початков же на ней не было. Где были, так не толще моего пальца. И то в самом низу, у нижних листьев… Когда собирали мы урожай, ректор опять вокруг ходил, да помалкивал на этот раз. А брат очень был на него зол. Говорит… мол, верно вы сказали весной, господин ректор, что початок — там, где корень… ха-ха-ха… — смеется Красный Гоз. Втыкает лопату в землю, лоб вытирает рукой.

Марика тоже смеется. Аккуратно окапывает очередной стебель, еще и пальцами землю вокруг рыхлит: травинка там вылезла, выдергивает ее. Потом останавливается, разгибает спину.

Кукурузные листья зашевелились, зашелестели: туча растет над Керешем, из-под нее и вырвался ветер.

Стоят, отдыхают.

Кукуруза им еще и до колен не достает, однако окапывают ее уже третий раз.

Всего три тысячи квадратных саженей у Красного Гоза да две тысячи саженей покоса. С этой земли мать вырастила, замуж выдала, женила четверых детей. Правда, старшие-то дети рано стали зарабатывать, да все ж земля эта была для семьи и сберегательной кассой, и пенсией, и всем на свете. Если не считать те шесть пенгё в месяц — пособие вдове фронтовика. У него, у Йошки, детей пока двое, да еще жена, Марика, да родная мать. Пять ртов — и всех эта земля должна прокормить. Землекопом он больше не хочет идти, да если б и захотел, все равно не может; и к помещику не пойдет, ни на поденщину, ни по-другому. Лучше с голоду помрет. Другие живут же с земли… И они должны прожить. И с этой же земли нужно коров кормить, свиней, птицу; с этой земли нужно одеваться, налоги платить, содержать в порядке дом, хозяйство — словом, вся их жизнь от этой земли зависит, от трех тысяч квадратных саженей пашни. Да двух тысяч покоса…

На полутора тысячах пшеница посеяна: хорошо растет пшеница в этом году, семье хлеба хватит. Если, конечно, град не побьет посевы, ржавчина не съест, молния или злая рука снопы не подожжет. Тысяча саженей — под кукурузой, пятьсот — под картошкой, турнепсом, фасолью да под летними кормами для коров. Еще полхольда арендует Красный Гоз общинной земли, там у него — люцерна. На зимние корма.

Каждая пядь земли засеяна, засажена чем-нибудь, и взошло все славно; теперь то и дело окапывает, окучивает, рыхлит хозяин посадки. Не может же быть, чтоб столько труда, столько забот в конце концов себя не оправдали.

Раньше никогда особенно не тревожило Красного Гоза, что там у них на поле и как; да и не ему земля принадлежала, а матери. То есть братьям. К тому же земляные работы куда надежнее. Там все было ясно с самого начала. Знал он, что, скажем, за сегодняшний день перевез столько-то кубометров, значит, столько-то пенгё заработал. А здесь — что можно заранее знать? То есть рассчитывать, прикидывать — это сколько хочешь, да все вилами на воде писано: ни цен, ни урожая ведь вперед не определишь…

Рисковать приходится, одним словом. Целый год труда, пота, веры, надежд — все это вложенный капитал. Аванс.

Один на один остается мужик с землей, с растениями, с небом: если что не так, не с кого спрашивать. Погоду ведь не возьмешь за горло, как помещичьего эконома. Вот и бьется человек, полагаясь лишь сам на себя да на везение. Трудится целую неделю, от зари до зари, а придет суббота — не с кого требовать заработанное.

Вот какова она, крестьянская жизнь: с тебя огромный спрос, а тебе не с кого спрашивать, не на кого жаловаться…