Читаем Пядь земли полностью

— Да неужто мы католичку выберем? — вопит Ямбор отчаянно и смотрит на остальных. Будто сказать хочет: берегитесь, мол, люди добрые, окажется в деревне католичка — и рухнет наша церковь. Да помалкивают остальные. Они-то хорошо знают, что их церковь еще долго будет стоять.

— Прошу прощения, а почему бы и нет? В кои-то веки будет в деревне одна католичка. Не так ли, господин Бондар? — оборачивается Янош Багди к своему соседу, который тоже человек уважаемый. И состоятельный. И к тому же не помнит, видел ли когда-нибудь живого католика.

— Ваша правда, господин Багди. Ваша правда, — отвечает Бондар.

Нечего больше сказать Ямбору. Лишь глядит умоляюще на секретаря. А тот заботится, чтобы правила были соблюдены:

— Можем, конечно, и Шару Кери выбрать. Да все ж прочтем список до конца, — и шелестит бумагой.

Авторитет — такая штука, которая или есть у человека, или нет. У Яноша Багди авторитет есть. И пусть кто-нибудь против этого возразит.

— Зачем тратить время попусту, господин секретарь? — веско говорит Янош Багди и снова рубит воздух ладонью. Во второй раз.

Ямбор еще что-то пытается сказать, открывает рот — но лишь блеет нечленораздельно, по-козлиному. А остальным в высшей степени наплевать, какую акушерку выбрать, — раз Янош Багди Шару Кери хочет, пусть будет Шара Кери. На том и остановились.

Жалованье новой повитухе следует восемьдесят пенгё в месяц да еще жилье. Да за каждого новорожденного будет получать она двенадцать пенгё. Кроме тех случаев, когда семья уж совсем бедная. У этих она бесплатно будет принимать.

Шара Кери так никогда и не узнала, как удалось ей получить должность повитухи. Да и не собиралась она ломать над этим голову. В середине апреля приехала она в деревню, красивая, принаряженная. Привезла с собой две сумки и узел. Обошла дом, двор, сад; в прошлом году здесь жил помощник секретаря. Купила себе кушетку (Жига Цебе, рассыльный в правлении, куршеткой ее называл), два плетеных кресла да круглый столик. Попросила в кооперативе два ящика из-под сахара и соорудила из них что-то вроде шкафчика. Легла на кушетку, руки заложила за голову и стала смотреть в потолок.

<p><strong>3</strong></p>

Началась весна с цыплят, с пушистых вербных сережек, с цветения мха на кровлях — и вот уже нежная зеленая травка пробивается из-под прошлогодней листвы. По предзимней пахоте тянутся к солнцу настырные сорняки: здесь и осот, и пырей, и окопник, и дикий лук, щетинник, горчак и еще бог знает что. Поначалу росли сорняки гнездами, пучками, а потом сплошным ковром покрыли пашню. Лезет трава и в озимых посевах, а по обочинам дорог, по межам растет чуть не на глазах. Не найдешь в окрестностях голой земли даже с ладонь. Но и хлеба не хотят отставать: тянутся, крепнут не по дням, а по часам. Хорошее это время. Чудесное время.

На лугах камыш, осока, рогоз, кашка двинулись в рост. Где посевы слабоваты, там дикая горчица повылезала, куколь, дикий мак, васильки. Чем толще был снег зимой, тем пышнее, гуще стоят травы.

Мычат телята, поросята визжат, жеребята взбрыкивают, заливисто ржут, поспевая за телегами. По улицам, ошалев от солнца, носятся ребятишки; мужики шагают в поле с лопатой, с мотыгой на плече. Все идет заведенным порядком, как в прошлом, в позапрошлом году. И молодоженам приходится все меньше времени проводить друг с другом. Не все обниматься им да миловаться: этим ведь сыт не будешь. Кто в начале зимы женился, тем еще ничего: успели друг другом насытиться. Ну а кто лишь недавно, на исходе зимы, сыграл свадьбу — для тех короток был медовый месяц… А за зиму многие парни да девки женились, повыходили замуж. Женился и Шандор Макра, который вообще-то вырос в состоятельной семье, да одна беда — многовато у него братьев. Вот и пошел он в зятья к Гергею Кишу: Илонку Киш за себя взял. Дочку старого Киша, которая с Йошкой Красным Гозом раньше гуляла. Получил за ней Макра полклина земли. Да хата ему останется. Да виноградник…

И ведь удивительное дело: мало кто из парней женился на той, с которой гулял. Словно сговорились все парами обменяться. Тарцали, кореш Красного Гоза, за Маргит Шерфёзё ухаживал, а взял Пирошку Пашкуй. Мишка Маркуш женился на красивой вдовушке Эстер Бак, хоть раньше все вокруг Ирмы Балинт крутился. За Ирму Балинт тоже можно не беспокоиться: вышла она за Пишту Бана, который в свое время за той же Эстер Бак ударял. Словом, перепуталось все основательно. Нелегко снова на старые пары всех разделить. Нелегко, да и не стоит…

За зиму перемешалась на свадьбах деревенская молодежь. Словно бы неважно стало: кто богат, кто беден. Да пришла весна — и все поставила на свои места: те, кто состоятельней, свою землю обрабатывают, о своей скотине заботятся; а кто победнее — смотрят, где бы заработать. Кто на поденщину надеется. Кто на земляные работы. Кто в батраки думает идти.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека венгерской литературы

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное