Читаем Пядь земли полностью

У Лайоша Ямбора дыхание перехватило уже в тот момент, когда он повестку прочитал. Дело и само по себе необычное, потому что были в деревне повитухи, даже целых три. Вот хотя бы старая Шара Баи, которая седьмой десяток доживает, но держится пока хорошо. Правда, никто еще в деревне трезвой ее не видал — да ведь одно другому не мешает. Сколько детишек довела она до крестной купели, и сосчитать невозможно. Или вот другая повитуха, Гуиха: эта еще в полной силе, даже можно сказать, сил в ней избыток… Как раз на прошлой неделе гонялся за ней под садами, во ржи, зять с палкой: оказалось, в связи она состоит с Лёринцем, полевым сторожем. А перед этим с кем-то другим состояла, а перед тем — еще с кем-то. Что делать, если натура у нее такая? Если кровь требует? Да как бы там ни было, а к роженицам ее часто зовут. Пожалуй, скорее для того, чтобы молодой муж на сторону не смотрел, когда ему поститься приходится… Третья повитуха — Ставичиха; она, правда, ремесло свое забросила. Не почему-нибудь, а потому, что сестра у нее замужем за секретарем в другой деревне, а тот не хочет, чтобы свояченица его повитушеством занималась, лучше уж он будет содержать ее на свои деньги. Так что теперь она живет как барыня, горя не знает… Словом, непонятно, зачем деревне при трех-то повитухах еще одну держать. Да не просто держать, а месячное жалованье ей платить, потом пенсию по старости… Бывают, однако, распоряжения, которые мужикам деревенским постичь не дано. Остается только подчиниться и выбрать повитуху, раз велят. Ничего не поделаешь. Против властей не пойдешь… Один лишь Янош Багди пробовал было воспротивиться.

— Не нравится мне это, господин секретарь, — еще на прошлой неделе сказал он секретарю.

— Почему же не нравится, господин Багди?

— Да ведь хватает в деревне повитух. А новая к тому же на шее у деревни будет сидеть.

— Что делать, господин Багди, таков закон. Нынче порядки не те, что в старое время. Заботиться надо о матерях, о детишках. Они наше будущее.

— Хм… обо мне вот, кроме Шары Баи, ни одна собака не заботилась, — говорит Багди задумчиво, но больше на своем не настаивает. Не совсем понимает он, в чем тут дело. Но и пытаться лбом стену прошибить не в его характере. Он лишь тогда согласен ломать копья, когда уверен в своей правоте или в том, что так будет лучше для деревни. Словом, подошло воскресенье, и правление собралось в назначенное время. Восемь заявлений поступило от желающих занять эту должность.

Со страхом шел к правлению Лайош Ямбор. Записка та, с адресом, так и стояла у него перед глазами… Да нет, не может быть… При чем тут Шара Кери? Да такая молодая, красивая барыня ни в жизнь не согласится в какую-то паршивую деревню пойти… А потом: этот самый Мезётур — ведь он черт-те где находится!.. Где-то далеко. Чуть ли не в Америке… Ну а чтобы уж наверняка не промахнуться, Ямбор спешно начал агитировать за Ставичиху, которая вчера вечером как раз к ним заходила. Хоть и не занималась последнее время она повитушеством из-за сестры, да ведь если жалованье месячное, пенсия, так она, пожалуй, не ниже будет рангом, чем сестра.

— Зачем нам кормить чужую повитуху, правда, господин Бондар? — говорит Ямбор в коридоре правления.

— Правда, правда, — соглашается старый Бондар, но не останавливается. Идет себе спокойно в комнату, где уже собираются члены правления.

Секретарь открывает заседание, все как полагается; потом зачитывает список претенденток. И почти в самом начале, под номером три, идет:

— Шара Кери, дипломированная акушерка, Мезётур. Вдова. Тридцати двух лет. Католического вероисповедания… — но не успевает договорить секретарь: четвертый выборный, Лайош Ямбор, вскакивает как ошпаренный и вопит с вытаращенными глазами:

— Не надо ее! Не надо ее! Дальше читайте, дальше… — весь трясется Ямбор; то бледнеет, как покойник, то краснеет, как вареный рак. Секретарь удивленно очки на лоб подымает. «Подождите, — говорит, — господин выборный. Я еще не кончил… Тут еще данные всякие о ней…»

— Да я ничего… Кончайте, пожалуйста. Да только при чем тут Шара Кери? И еще — Мезётур? При чем? — размахивает Ямбор руками, будто паутину хочет с потолка смахнуть.

— Ну, как хотите, — пожимает плечами секретарь, — мне все равно. Значит, номер четыре…

Так бы оно и прошло, да только после свадьбы Ференца Жирного Тота Янош Багди терпеть не может Лайоша Ямбора. Не потому, что оба они на этой свадьбе в дураках остались, то есть… словом, не только потому. Просто очень уж хорошо узнал тогда Багди этого Ямбора. Насмотрелся на него вдоволь… А еще больше невзлюбил он его с тех пор, как Ямбор с помощью шуринов в выборные пролез. И этот недоделанный еще думает, что теперь в правлении все будет, как он хочет? Ну, он ужо собьет с него спесь…

— Не стоит дальше читать, господин секретарь. Подойдет нам и эта… как бишь ее?.. Шара Кери, — и тоже рукой воздух режет. Всей ладонью. Эта ладонь и прихлопнула надежды Лайоша Ямбора. Будто муху…

Но как же долг-то, три шестьдесят? И обман с билетом, и позор?.. Все теперь откроется; выходит, напрасно старались два его шурина…

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека венгерской литературы

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное