Пианист

Офицер отряда особого назначения, участвовавший в турнире по фехтованию, рассказал мне об ужасных деяниях своего отряда в городе Сельце, областном центре. Он был так опечален и возмущён, что совершенно забыл, что мы находимся в довольно большой компании, включавшей и высокопоставленного гестаповца. Однажды евреев выгнали из гетто и провели по улицам – мужчин, женщин и детей. Многих публично расстреляли на глазах у немцев и польского населения. Женщин оставили корчиться в собственной крови на летней жаре, не оказывая помощи. Спрятавшихся детей выбрасывали из окон. Затем все эти тысячи людей согнали к железнодорожному вокзалу, где, как предполагалось, стояли поезда, чтобы увезти их. Они ждали там три дня на летней жаре, без пищи и воды. Если кто-то вставал на ноги, его немедленно пристреливали, и это тоже происходило публично. Затем их увезли, набивая по две сотни человек в вагон для скота, где хватало места лишь для сорока двух. Что с ними произошло? Никто не признаётся, но это нельзя скрыть. Всё большему числу людей удаётся бежать, и они рассказывают об этих ужасных вещах. Это место называется Треблинка, оно на востоке оккупированной немцами польской территории. Там вагоны разгружают; многие уже мертвы. Вся территория огорожена стенами, и вагоны перед разгрузкой въезжают прямо туда. Мёртвых сваливают в кучу рядом с рельсами. Когда прибывают здоровые мужчины, они должны увозить горы трупов, копать новые могилы и засыпать их, когда они полны. Затем их самих расстреливают. Приезжают следующие составы, привозя людей, которые будут хоронить своих предшественников. Тысячи женщин и детей должны раздеться, затем их уводят в фургон и травят газом. Затем фургон подъезжает к яме, особое приспособление открывает боковую стенку и поднимает пол, сваливая трупы в могилу. Так происходит уже давно. Туда собирают несчастных со всей Польши. Некоторых убивают на месте, потому что не хватает производительности, но если их слишком много, то их тоже увозят. Ужасающий трупный смрад висит над всеми окрестностями Треблинки. Моему собеседнику всё это рассказал еврей, который сумел бежать. Ему и ещё семерым удалось выбраться, и теперь он живёт в Варшаве; мне говорили, что в городе их довольно много. Он показал моему знакомому купюру в двадцать злотых, которую взял из кармана одного из трупов. Он тщательно завернул банкноту, чтобы на ней остался трупный запах, – постоянное напоминание ему о мести за собратьев.

Воскресенье, 14 февраля 1943 года

В воскресный день, когда можно предаться размышлениям и забыть об армии и её требованиях, на поверхность всплывают все мысли, обычно скрытые в подсознании. Я чувствую большую тревогу за будущее. И снова, оглядываясь на эту войну, я просто не могу понять, как мы могли совершить такие преступления против беззащитных мирных жителей, против евреев. Я снова и снова спрашиваю себя: как это возможно? Объяснение может быть только одно: те, кто смог это сделать, кто отдавал приказы и позволял этому случиться, утратили всякое чувство пристойности и ответственности. Они насквозь безбожны, грубые эгоисты, презренные материалисты. Когда прошлым летом свершились ужасные массовые убийства евреев, когда было истреблено столько женщин и детей, я уже твёрдо знал, что мы проиграем войну. Больше не было смысла в войне, которую когда-то ещё было можно объяснить поиском доступных ресурсов и жизненного пространства – она выродилась в обширную, бесчеловечную массовую бойню, отрицающую все культурные ценности, и её уже невозможно оправдать для немецкого народа; её беспощадно осудит вся нация. Все пытки арестованных поляков, расстрел военнопленных и зверское обращение с ними – этому также нет оправдания.

16 июня 1943 года

Сегодня утром ко мне зашёл один молодой человек. Я встречался с его отцом в Оберзиге. Здесь он работает в полевом госпитале и стал свидетелем расстрела мирного жителя тремя немецкими полицейскими. Они потребовали его документы и обнаружили, что он еврей, после чего отвели в подъезд и расстреляли. Они забрали его пальто и оставили труп валяться.

А вот ещё один рассказ свидетеля, от одного еврея: «Мы были в одном из домов в гетто. Семь дней мы продержались в подвале. Здание над нами горело, женщины выбежали наружу, мы, мужчины, тоже, и некоторых застрелили. Затем нас забрали на Умшлагплац и погрузили в вагоны для скота. Мой брат принял яд, наших жён увезли в Треблинку и там сожгли. Меня послали в трудовой лагерь. Обращались с нами ужасно, нам было почти нечего есть и приходилось тяжело работать». Он написал своим друзьям: «Пришлите мне яд; я не могу больше терпеть. Столько людей умирает».