Пианист

После этого Хозенфельд время от времени навещал семью Цецора, и они подружились. Этот необыкновенный немец начал изучать польский язык. Будучи благочестивым католиком, Хозенфельд даже иногда ходил в церковь вместе с новыми друзьями, посещая обычное польское богослужение в своей форме Вермахта. Представьте картину: немец с безупречной выправкой, в «шинели убийц», преклоняет колени перед польским священником, а «славянин-недочеловек» кладёт облатку, воплощающую тело Христа, на язык немца.

Не одно, так другое: Цецора беспокоились за брата мужа, священника в политическом подполье, которого разыскивали немцы. Хозенфельд спас и его. Третьим он спас родственника семьи Цецора, вытащив его из армейского грузовика. Я узнал, как были спасены они оба, из рассказа дочери капитана Хозенфельда:

«Весной 1973 года нас посетил Мацей Цецора из Позена [Познань]. Его дядя, католический священник, был вынужден бежать от гестапо после вторжения немцев осенью 1939 года. Мой отец, который тогда был дежурным офицером по спортивным объектам Варшавы, захваченным Вермахтом, защитил его, дав работу в своём учреждении под вымышленной фамилией Цихоцкий. Через отца Цецору, с которым отец вскоре очень сдружился, он познакомился с зятем священника Кошелем.

Мацей Цецора рассказал нам, что около 1943 года польские борцы за свободу застрелили нескольких немецких солдат в той части города, где жила семья Кошеля. После этого отряд СС арестовал в этом квартале многих людей – включая самого Кошеля – и затолкал в грузовик. Несчастных должны были казнить сразу же на выезде из города, в назидание.

По стечению обстоятельств отец повстречал этот грузовик на перекрестке, когда шёл в центр города. Господин Кошель узнал на тротуаре знакомого офицера и принялся изо всех сил отчаянно махать ему. Отец немедленно сориентировался в ситуации, с невероятным самообладанием шагнул на проезжую часть и жестом приказал водителю остановиться. Тот затормозил. «Мне нужен человек!» – командным голосом сказал отец командиру СС. Он поднялся в грузовик, изучил людей в кузове и как будто бы случайно выбрал Кошеля. Они отпустили его, и так он был спасён».

Мир тесен. Сейчас, когда пошёл восьмой год после крушения Восточного блока, сын Станислава Цецоры работает консулом Польши в Гамбурге. Он рассказал мне трогательную историю: в знак благодарности его родители в Самтер-Каролине посылали оставшейся без отца семье Хозенфельдов продуктовые пайки с колбасой и маслом, даже во время войны – из голодающей Польши в гитлеровскую Германию. Мир ещё и странен.

* * *

Леон Варм связался со Шпильманом в Варшаве благодаря Польскому радио и передал ему имена людей, которых спас Хозенфельд, и его срочную просьбу о помощи. Это было почти полвека назад.

В 1957 году Владислав Шпильман был на гастролях в Западной Германии вместе с блестящим скрипачом Гимпелем. Музыканты посетили в Талау семью Вильма Хозенфельда: жену Аннемарию и сыновей Хельмута и Детлефа. Их мать дала гостю фотографию мужа. Она напечатана в этой книге. Прошлым летом, когда было решено переиздать эту почти забытую книгу на немецком языке, я спросил Шпильмана, уже старика, чем закончилась история Хозенфельда.

«Знаете, я не люблю об этом говорить. Я никогда ни с кем это не обсуждал, даже с женой и моими двумя сыновьями. Вы спросите, почему? Потому что мне было стыдно. Знаете, когда в конце 1950 года я наконец узнал имя этого немецкого офицера, я поборол свои страхи, преодолел отвращение и пришёл как смиренный проситель к преступнику, с которым не стал бы разговаривать ни один приличный человек в Польше: некоему Якубу Берману.

Берман был самым влиятельным человеком в Польше, главой польского НКВД и, как все знали, редкостным мерзавцем. Он был могущественнее, чем министр внутренних дел. Но я был решительно настроен хотя бы попытаться, и я пришёл к нему и всё рассказал, добавив, что я не единственный, кого спас Хозенфельд: он спасал также еврейских детей, покупал обувь польским детям в начале войны и давал им пищу. Ещё я рассказал ему о Леоне Варме и семье Цецора и подчеркнул, что этому немцу обязаны жизнью множество людей. Берман был настроен дружелюбно и пообещал что-нибудь сделать. Через несколько дней он даже лично позвонил нам домой: он очень сожалел, но ничего сделать было нельзя. «Если бы ваш немец был ещё в Польше, мы бы его вытащили, – сказал он. – Но наши товарищи в Советском Союзе его не отпустят. Они говорят, что ваш офицер служил в части, которая занималась шпионажем, – так что мы как поляки ничего здесь поделать не можем, я бессилен», – заключил он, всемогущий милостью Сталина. Так что я обратился к худшему бандиту из шайки и ничего не добился».