Пианистка

– «Хонда». Моему папан на семнадцатилетие подарил. – Она достала из кармашка новенький брелок с ключами. – Водить-то ему еще не положено, вот я и катаю их с дружком. А вон и сами. – Зина встрепенулась и потянула Карину за рукав.

Та увидела, как из универмага выходят двое парней, самого обыкновенного вида, одетых в кожаные куртки и джинсы.

В каждой руке у них было по пакету, из которых торчали горлышки бутылок, концы колбасных палок и рыбьи хвосты.

– Вечеринка у нас сегодня, – все с той же странноватой улыбкой пояснила Зина. – Так что я пойду, ты уж прости, не обижайся.

– Я и не обижаюсь. – Карина улыбнулась.

– Звони, не пропадай. – Та махнула рукой и поспешила навстречу молодым людям.

Карина не отрываясь наблюдала, как все трое подошли к стоянке, о чем-то весело переговариваясь, не спеша открыли «Хонду», загрузили в салон пакеты, уселись сами. Фыркнул двигатель, и автомобиль умчался.

«А ведь я ничем не лучше Зинки, – решила Карина. – Пожалуй, даже хуже. В самом деле: ее старшеклассник абсолютно свободен, волен поступать как ему заблагорассудится. Никто по нему не страдает, как Леля по Олегу, и ребенка он никакого не бросил, наоборот – сумел стать близким человеком Илюшке, выросшему без отца».

Она тяжело вздохнула и отправилась на шоссе ловить машину.

45

Лекарство оказалось чудодейственным. Через два дня после начала его приема боли в руке у Олега прошли бесследно.

Он заметно воспрянул духом, повеселел и уже не просиживал на диване весь день с безучастным видом.

Михалыч наведывался ежедневно, и Карина начала опасаться, как бы ему не удалось уговорить Олега взять назад свое обещание.

Она уже вышла на работу и пропадала в капелле целыми днями, порой допоздна – к Хабаровску Любашин хор готовил отдельную, объемную программу.

Однажды, после особенно длительной и напряженной репетиции, продлившейся до восьми вечера, Карина, усталая, измученная долгой дорогой в общественном транспорте, подходила к дому с одной-единственной мыслью – принять душ и завалиться спать.

Она распахнула дверь подъезда и нос к носу столкнулась с дирижером. Вид у того был чрезвычайно довольный, и Карину это насторожило. Она решила, что молчать больше нельзя, пора объясниться с назойливым посетителем начистоту.

– Сергей Михайлович, – сказала Карина напрямик. – Я ведь знаю, зачем вы сюда ходите каждый день.

– Как зачем? – Тот старательно изобразил удивление, – Олежку навещаю.

– Вы его не просто навещаете, – с раздражением заметила она, – а пытаетесь уговорить поехать с вами в Хабаровск. Это ни в какие ворота не лезет. Вам должно самому быть понятно, что о гастролях в этой ситуации и речи быть не может.

– Но почему? – Дирижер смотрел ей прямо в глаза, спокойным, кристально чистым взглядом. – Если он будет себя неплохо чувствовать…

– Да как вы можете! – уже не сдерживаясь, закричала Карина. – При чем здесь «неплохо чувствовать»!

Щеки Михалыча вспыхнули и залились багровым румянцем.

Карина усилием воли заставила себя смягчиться и проговорила тише:

– Я вас прошу, не надо больше приходить.

– Поздно, – тихо произнес Михалыч.

– То есть? – Она непонимающе взглянула на него.

– Поздно. Олег уже согласился.

Мгновение они молча буравили друг друга глазами. Затем она, не говоря ни слова, кинулась вверх по лестнице.

– Карина! – жалобно позвал снизу Михалыч. – Кариночка!

Она не отвечала, почти бегом преодолевая ступеньку за ступенькой.

Едва добравшись до площадки последнего этажа, Карина услышала, как рыдает за дверью Леля.

«Вот гадёныш!» – с ненавистью подумала она и надавила на кнопку звонка.

Послышалась короткая перепалка, затем все смолкло, и дверь распахнулась. Перед Кариной предстал Олег, красный, взъерошенный и злой. Не успела она открыть рот, как он налетел на нее:

– Хорошо, что ты пришла. Скажи этой истеричке…

– Ничего я не буду говорить! – резко перебила Карина, задыхаясь от стремительного подъема. – Это безумие, то, что вы затеяли! Вспомни, ты обещал…

– Да, обещал, обещал! Но, черт возьми, я же не знал, что лекарство так хорошо поможет. Через неделю гипс снимут, и я спокойно смогу играть. Конечно, не сольную программу, а только оркестровые партии.

– Нельзя заниматься после такой травмы!

– А я и не собираюсь заниматься – с закрытыми глазами сыграю, хоть ночью разбуди.

Карина мрачно усмехнулась. Кто бы сомневался, что Олег все партии знает вдоль и поперек – после стольких часов репетиций, когда вылизывалась каждая нота, оттачивался любой штрих.

Из комнаты выглянула Леля, нос ее распух, глаза покраснели. И она, и Олег смотрели на Карину с ожиданием и надеждой, точно та была третейским судьей.

– Вот что, – она безнадежно махнула рукой, – пусть поступает как хочет. В конце концов, он взрослый человек и отдает себе отчет в том, что творит.

– Да ты что, Кариша! – всхлипнула Леля. – Он не может ехать!

– Но и не ехать он тоже не может, поэтому перестань, не реви.

Карина увидела, с какой нежностью и благодарностью посмотрел на нее Олег.